Химера

Абрафо с презрением смотрел на пигмеев, пока они добывали огонь, и молчал. Но когда подожгли пальму, к которой он был привязан, и груду ветвей, в которой его ноги утопали до колен, нгояма перевел взгляд на обложенное облаками небо, низко нависшее над саванной, и начал что-то беззвучно шептать. Он не молился. Он прощался с Абангу.

На челюстях Фергюса вспухли огромные желваки. Его потрясла бессмысленная жестокость пигмеев, для которых месть была важнее всего остального. Внезапно он вспомнил свое последнее сновидение, в котором к нему приходила Евгения. Она тоже пыталась удержать его от мести за свою смерть. Но он не послушал ее, и даже забыл тот сон. А сейчас прихотливая память услужливо напомнила о нем. Фергюс громко заскрипел зубами. Он ничем не мог помочь Абрафо. Голова его уже была ясной, но ноги и руки по-прежнему отказывались ему служить. Кровь эльфа все еще не освободилась от яда, и густой вязкой массой перетекала по венам и артериям его тела. Фергюса начал бить озноб. Он взглянул на Альфа. К счастью, мальчик все еще спал и не мог видеть происходящего.

Фергюс смотрел на внука и не увидел, откуда и когда появилась Абангу. Он услышал изумленные вопли пигмеев. И только после этого перевел взгляд снова на Абрафо.

Эта попытка Абангу спасти мужа могла быть вызвана только отчаянием. Она яростной черной фурией налетела на пигмеев, увлеченных зрелищем, и сумела пробиться сквозь их толпу к пальме, которая к этому времени уже занялась огнем. Она подняла руку с большим ногтем, чтобы рассечь опутавшие тело Абрафо лианы, когда брошенное одним из воинов копье пробило ее шею и вонзилось, злобно дрожа, в пальму. Абангу оказалась пригвожденной к стволу.

И сразу же в нее полетели другие копья. Неподвижная, она оказалась легкой мишенью. Кто-то из пигмеев промахнулся, и копье поразило Абрафо в грудь. Абангу, истекая кровью, обняла мужа, как будто пыталась закрыть его своим телом. Пламя, бушевавшее вокруг, охватило их обоих.

Даже пигмеи перестали кричать и потрясать копьями, не отводя глаз от охваченных огнем врагов. А когда Абрафо, видя смерть жены, завыл, как дикий зверь, они, устрашенные, даже отступили на несколько шагов, словно боясь, что пылающий нгояма, разорвав обгоревшие лианы, бросится на них.

Пальма продолжала пылать еще долго после того, как тела нгояма обуглились.

Эльф увидел, что к нему подходит Амади, и закрыл глаза, чтобы скрыть сверкавшую в них ненависть.

– Теперь ты понял, что бывает с теми, кого мы считаем своими врагами? – спросил Амади.

– Я вам не враг, – ответил Фергюс. – И если это аутодафе ты устроил для меня, то напрасно. Я не знаю того, что ты хочешь у меня выпытать.

– А я так не думаю, – ответил старый пигмей. Зрелище казни распалило его, но не удовлетворило. Он жаждал еще крови. – Ты расскажешь мне все, что тебе известно о золотом диске. И, может быть, ты умрешь легкой смертью. Решай сам, эльф.

– А ты не боишься, Амади? – с неприкрытой угрозой спросил Фергюс. – Я ведь не человек. И даже не простой нгояма, от пепла которого ты не отмоешься уже никогда.

– Ты напрасно грозишь мне, – старик ухмыльнулся, обнажив черные десна с остатками сгнивших зубов. – Напиток, который я тебе дал, не только защитил тебя от яда, но и лишил магических сил. Я заранее все продумал. Так что ты сейчас так же слаб и беззащитен, как нгояма. Подумай об этом, прежде чем принять решение.

– Я не боюсь смерти, Амади. А ты боишься. Я вижу этот страх в твоих глазах. Пока еще не поздно – отпусти меня и моего внука. Мы уйдем, и ты останешься жив. Не знаю, надолго ли. Нгояма будут мстить за смерть Абрафо и Абангу. Но я не примкну к ним. И поэтому, может быть, тебе удастся спастись. Не в саванне, а где-нибудь в пустыне. Сахара велика, она занимает треть Африки. Большая часть ее территории пустует, потому что никто не может выжить там – под палящим солнцем, без воды и укрытия от постоянных песчаных бурь. Но это твой единственный шанс, старик, продлить свою никчемную жизнь. Подумай об этом, прежде чем принять решение.

Слова Фергюса, сказанные им уверенно и без злобы, произвели сильное впечатление на пигмея.

– Возможно, ты действительно не боишься собственной смерти, эльф, – сказал он. – Не знаю, почему. И даже не буду думать об этом. И ты прав, я боюсь умереть. Но смерть неизбежна. Так что не пытайся запугать меня. Да, я умру. Но ты умрешь раньше меня. Сегодня. Ты готов к этому?

Фергюс почти не лгал, говоря, что смерть не страшит его. Долгое время так и было. Он был уверен, что физическая смерть означает начало иного существования. Дух, освобожденный от бренной оболочки, возрождается в новой жизнь, следуя по вечному пути эволюции. Но даже если это было не так, рассуждал эльф, то все равно смерть милосердно избавляла его от страданий, тревог и боли, вечных спутников жизни.

Но это было до того, как появился Альф. Все переменилось в одночасье. Теперь Фергюс считал смерть самой жестокой и бессмысленной вещью на свете. Она разлучала его с внуком. Сейчас он отдал бы все на свете за вечную жизнь. Кроме своей бессмертной души.