Химера, дитя Феникса (СИ)

— Испокон веков так писали, да и после меня так писать будут, то клинопись для травников, а не для хворых, дабы скудоумием своим самолечением не занимались, — возмутилась Лариса. — А Вам, многоуважаемый Олег, отвечу: в моей клятве слов о том Люде, что сами себя калечат, слов не было. Ибо есть знание, что хмель окромя бед ничего не приносит, а ежели ты о том ведаешь, чего же бражку хлещешь? О том десятке хворых, что я не жалую, речь и идёт, потому как все с корчмы али с куреня [6] идут.

— Завтра, Лариса, завтра он мне нужен! С рассветом уходим. А ты, Босик, подумай над тем, как от твоих шагов люд страдает. Пожурил служку, а в итоге двое упокоились, трое пострадали. Где и кому легче стало? Не ломай устои городища, тут давно все на своих местах, от того это всё стоит и работает. Бывай. Эльдар, благодарю за помогу, будь здрав. — Отбив сапогом мерную дробь, Септорий вышел из лечебницы.

— Уважаемая Лариса, скажите, как здравье ветерана Смита и служки Збижека?

— Плохи очень. Ветеран весь в жару сильном, что Я только не пробывала, вроде и повязки сухие, и питьё принимает, а всё на месте стоит, как на весах, не пойму, что положить, чтобы чашу на исцеление подвинуть… Служка тоже тяжелый, заштопала, вываренную мочу нанесла, вроде не мокнет, а вот с животом беда. Я кишки затворила, чтоб кровь внутрь не пустить, но это на седмицу другую. Потом открывать нужно, если за время не поправится…

— Могу Я их проведать? — робко спросил врачевателя.

— Пошли, воды сдюжешь отнести? Скоро обойти всех нужно, да списки травнице готовить. До вечера бы успеть, иначе не отправлю служку, в лес опасаются ходить после захода.

Эльдар живо вскочил с койки. — Я воды возьму, устал лежмя лежать, хоть ноги разомну.

Выдав нам таз, ведро с чашей, велела набрать воды. Сама осталась в малой комнатушке, заставленной всякими ящиками, бутылями и корзинка, и, пробиравшись сквозь сушившиеся веники трав и растений за повязками, Лариса догнала нас у колодца и повела по дому. На лавках, луках, да и просто на полу лежали и сидели Люди. Кто-то стонал, баюкая увеченную руку, кого-то била судорога в мятежном сне. Остальные вели неторопливый разговор, мешая с байками и побасенками последние слухи.

Подойдя к больному, лекарь сверялась о здоровье, трогала чело и шею, проверяла повязки и шины. Следом мы угощали из половника водой или мочили тряпицы в кислой воде, меняя на горевших жаром обморочных. Я нырял в Дар и сверял со своим зрением полученные знания от врачевателя. Наконец-то мы дошли до ветерана Смита. Красным горели его голова, грудина и ладони. На разговор он не шёл, лишь скрипел зубами да стонал. Время от времени его тело сходилось судорогой, его ломало, и шла носом кровь. Я отозвал врача в сторону и проговорил:

— Раны затянулись, но в нём потрава сильная, гушка или что серьёзнее. Грудью и Головой мается крепко, как бы была какая травка, чтобы послабить силы дурмана, то враз легче стало бы.

— Ты уверен, что это оно? Как тебя там? Босик?

— Да, Светоч Босик Я. И знание про дурман во мне твёрдо.

— Может быть, может быть, это многое бы объяснило. Тогда надо заказать макового молочка у Иветты. Давать по капли или две за раз, ослабить тягу и страдания. Попробую завтра, — задумчиво произнесла Лариса, глядя на Смита. Потом вдруг забылась и залюбовалась ветераном. Через десять ударов сердца опомнилась, поправила прядь за ухо и пошла дальше. Уже крепко свечерело, когда мы дошли до крайней комнаты.

— Там тяжёлые лежат. Только после зашивки. Потому руки тут моем, в комнате ничего не трогаем, не чихаем, не сморкаемся, не кашляем.

Утвердительно кивнув, мы вымыли руки в кислой воде и пошли за врачевателем. В комнате, облокотившись на стол, спала молодая девушка в белой косынке. Лица Я её не видел, но казалось чем-то знакомым и близким.

— Помощница моя новая, та, что служка выкупил. Пока он тут лечение получает, ухаживает за стариком. На сохранение мне откупную отдала. Мамаша её, как прознала за свободу дочки, любовью пришла своей делиться. Агнешка сначала её обнимала, а потом как услышала, что маменька проговорила, так как отрезало.

— Чего это сказанула та такое? — поинтересовался Гвард.

— Дескать, жаль, что тощая и сисек нет, такую трудно продавать в корчме будет поначалу.

— Вот курва! — не сдержался Эльдар. — Ей годиков-то сколько, что её в блудницы записать решила?

— Двенадцати ещё нет, — сквозь зубы прошептал Я.

— Так это она? За неё Олег… А это служка… — озарился понимаем острожник. — А я всё гадал, что за дом ты толкнул… Эх, быстрее бы тебе к дому примкнуть или уходить, тут тебе жизни не дадут теперича.

Я подошёл к столу, погладил по голове будущую воительницу. Затем пристально оглядел старика. Кровило лишь пузо, светилась лиловым цветом кишка, да синие разводы по шее, лицу и ногам. Там, где покуражился Борислав.

— Что видишь, Бос! — отвлёк меня Гвард.

— Тут кишка задета, остальное затянется.

— Где именно? — оживилась Лариса. — Укажи перстом место, и готовьтесь помогать. Прошить и промыть требуху нужно. Агнесс, проснись. Дуй бегом, неси нить шелковицы, иглы и уксус. Полы и тряпья чистого.