Химеры

Полицейские, будучи рожденными не вчера и не в Америке, разгадали его коварный замысел. Конечно, они, как положено, вызвали Фарзану и ее мужа для дачи объяснений, – но поставили у входа в райотдел дополнительный наряд. И отбили Фарзану, когда поджидавшая родня набросилась.

Но чтобы закрыть дело, женщина должна явиться еще и в суд и лично подтвердить, что вышла замуж добровольно. Заседание было назначено на 27 мая, вторник.

50

Пирам и Фисба, повествует Овидий, жили в древнем Вавилоне и любили друг друга. Но не любили друг друга их отцы – и не позволяли встречаться. Поэтому молодые люди общались через щель в стене. Что это была за стена – капитальная ли, римский поэт не сообщает; вероятно, считал само собой разумеющимся, что она разделяла садовые участки. Он же не знал про эту сравнительно недавнюю сенсацию: годами английские археологи копошились на раскопках знаменитого месопотамского города Ур, раскопали все строения, вычертили план каждого, расшифровали таблички со списками жильцов – и впали в ступор. Не бьются цифры: семей больше, чем зданий, жильцов гораздо больше, чем комнат. Как если бы эти урцы (или уряне) обитали в них, скажем, в три смены. Пока советская экспедиция не внесла ясность (хотя, по-моему, и так было очевидно): а просто-напросто квартиры урян (или урцев) были коммунальные, каждая – на несколько семей. Вот я, например, почти две трети жизни провел в такой.

Как бы то ни было, однажды Пираму и Фисбе надоело шептаться через щель, и они условились встретиться ночью за городской чертой, в лесу. А там водились львы. Фисба пришла первая, и на нее из кустов вдруг выпрыгнула львица. Фисба бросилась бежать – и убежала, и спряталась в какой-то пещере. По счастью, львица была сыта – вся морда в крови, – и не стала преследовать новую жертву – только разорвала в клочки – испачкав их кровью, – накидку Фисбы, зацепившуюся за куст.

Черт, у Шекспира все это получается короче. И даже у Т. Л.

Фисба

Не ты ль, Стена, внимала вопль печали,
Что от меня отторжен мой Пирам?
Вишневые уста мои лобзали
Твою известку с глиной пополам.

Пирам

Я вижу голос; дай взгляну я в щелку.
Увижу ль Фисбы я прекрасный лик?
О Фисба!

Фисба

Ты ли к щелке там приник?
И т. д.

В общем, Пирам появляется в лесу, видит изорванную, всю в кровавых пятнах, накидку Фисбы и после очень смешного монолога закалывается от горя (надо думать, кинжалом) с воплем:

Несчастный, умирай!
Ай-ай-ай-ай-ай-ай!

Фисба выходит из пещеры, находит труп Пирама и тоже после монолога, тоже смешного, от горя закалывается (почему-то мечом: «Приди сюда, мой верный меч!» – откуда у нее меч?):

Рази скорей – вот грудь моя.

(Закалывается.)

Прощайте, все друзья:
Кончает Фисба жизнь свою, —
Адью, адью, адью!

(Умирает.)

Гениальная (что бы ни значило это слово) находка режиссера (плотника Питера Пигвы) – Стена. Ее играет медник Рыло. Он выходит на сцену в комбинезоне, запачканном известкой и глиной, разводит руки на ширину плеч и растопыривает пальцы на обеих. Это две щели – на выбор. Через них влюбленные целуются. За такой вот формализм (хотя, наверное, не только) Мейерхольда долго пытали, прежде чем расстрелять.

51

Высший суд Лахора располагается на одной из центральных улиц.

Братья и кузены взяли с собой револьверы, чтобы отпугнуть прохожих. Расставили по углам квартала дозорных тетушек и кузин. Еще прежде всей семьей посетили ближайшую стройплощадку и набрали кирпичей. Кавалеры, очевидно, сунули их в карманы пиджаков, насчет дам – понятия не имею.

Когда показались Икбал и Фарзана, их окружили. Икбала оттеснили и отогнали. Раздались выстрелы и ругательства. Началось, понятно, с пощечин и таскания за волосы. Потом одна из двоюродных сестер достала (предполагаю – из-за пазухи) свой кирпич и ударила им Фарзану в грудь.

За ней – отец, Мухаммед Азим, – по закрывающей лицо руке.

Восстановив этим ударом свой авторитет. Свой престиж.

Икбал бросился к полицейским, стоявшим на другой стороне улицы. Это ваши семейные разборки, сказали ему.

Прохожие – это мы все представляем себе хорошо – ускоряли шаг и отворачивались.

Фарзана упала на тротуар, и нескольким следующим родственникам пришлось свои кирпичи в нее бросать. Сверху вниз. С размаху. Но это было неправильно, неудобно: так можно нечаянно попасть в голову, – и Фарзана умерла бы сразу. Не помучившись. Не покричав.