Химеры

Кто же заметит, что есть причины, по которым эти часы с репетиром не могли вообще-то найтись в седельной сумке дона Хосе и затем оказаться на столе у коррехидора.

Причины, положим, слабые: простые подсказки здравого смысла. Первая: отправляясь на ночную прогулку в незнакомом городе, в чужой, не особо цивилизованной стране – например, подсмотреть, как стадо голых испанок бросается в Гвадалквивир, – зачем вашему г-ну М. брать с собой вещицу класса люкс из драгметалла? Благоразумный путешественник сунул бы ее в саквояж, а саквояж оставил бы у кастеляна. В монастыре, где его поселили, был же какой-нибудь кастелян?

Ну а этот путешественник – неблагоразумный. Мальчик. Двадцатисемилетний пижон. Хорошо, так и запишем.

Вторая закорючка посерьезней: вот дон Хосе, закопав труп Кармен, садится на коня; доскакать до первой же кордегардии, сдаться властям – чтобы задушили железным ошейником. Ему-то для чего, с какого перепуга брать с собой какие-то проклятые краденые часы: послушать в дороге бой музыкального механизма? Самый правдоподобный ответ: забыл выбросить, да и наплевать ему было, что там в седельной сумке, какое барахло.

И тут нас нетерпеливо поджидает главная проблема. Тот самый хороший вопрос. Каким все-таки образом дон Хосе присвоил эту цацку? Отнял у Кармен, чтобы когда-нибудь, при нечаянной встрече (или через стол находок?) – возвратить доброму г-ну М.? Так-таки взял и отнял? Ударил и отнял? Как обыкновенный кот у обыкновенной шмары?

Невозможно. Невермор. Этот человек – такой, каким вы его придумали, дорогой мэтр, – выше пошлостей.

А раз так, у вас остается всего одна возможность заставить эти часы сыграть в сюжете убедительно. Последний способ доставить их в распоряжение следствия. Но эта возможность отвратительна, и этот способ неисполним.

Не отнял у живой – значит, ограбил мертвую? Вы хотите, чтобы я по умолчанию позволил себе загрузить в мозг такой видеоклип: дон Хосе, прежде чем опустить труп Кармен в яму (вырытую ножом! – украдено? у старика Прево? да что вы говорите? кто бы мог подумать?), проверяет на ощупь – не зашита ли в подол юбки, по обыкновению цыганок, какая-нибудь ценная добыча? И распарывает подол, или рвет, или режет ножом, достает часы, бросает в сумку?

Лично я отказываюсь. Осмелюсь предположить, что автору и самому недостало бы силы дурного вкуса. А главное – дон Хосе уже выдуман, и выдуман прочно. Его легче задушить, чем переписать. Автору нужно, чтобы он оставил отпечатки пальцев на этой штуковине, – чтобы, значит, в беллетристической композиции третья грань мнимой призмы прилегла наконец к двум другим? Мало ли что автору нужно. (А никто и не заметит, что хваленая композиция – туфта.) Дона Хосе, когда он бродит вокруг этой ямы, волнует исключительно участь двух душ. И занимают другие побрякушки:

«Я долго искал ее кольцо и наконец нашел. Я положил его в могилу рядом с ней, вместе с маленьким крестиком. Может быть, этого не следовало делать».

Ведь, правда же, «Кармен» – точно не про то, что какая-нибудь избирательная биохимия якобы вольна как якобы птица, то есть принуждает человека ради торжества ее реакций превозмогать и выгоду, и страх?

И точно не про свободу – (любой глагольный эвфемизм по вашему вкусу) с кем больше нравится или сильнее хочется.

Все равно приходится, знаете ли.

С Гарсиа Кривым: потому что он ее ром – цыганский, гражданский муж; как не дать родному рому? (И ведь как-то же он этим самым ромом сделался; полагаете – обольстил? соблазнил?)

С тюремным врачом в Тарифе: чтобы организовать Кривому досрочное освобождение по состоянию здоровья.

С тем драгунским поручиком (если бы дон Хосе не помешал): чтобы коррумпировать его в интересах ОПГ.

С милордом офицером: якобы чтобы потом заманить в засаду, убить и ограбить, – но кто же знает наверное? может, с ним и нравилось.

Плюс ночные уличные знакомства (с господами типа М.): от скуки, но ради денег или просто за деньги.

«– А, ты ревнуешь! – отвечала она. – Тем хуже для тебя. Неужели же ты настолько глуп? Разве ты не видишь, что я тебя люблю, раз я ни разу не просила у тебя денег?»

С ними со всеми – и одновременно с доном Хосе.

А потом еще с пикадором.

И опять с доном Хосе.

Такая свобода. Такая гордая независимость. Как у последней замызганной горничной при номерах «Мадрид и Лувр», что на Тверской. Презираешь, ненавидишь, видела в гробу – а подол заворотить. Хучь (извините провинциальное произношение: цитата!) еврей (к примеру, наш старый знакомец бен Юсуф), хучь всякий.

А, кстати, для личной гигиены – только Гвадалквивир. Или Гибралтар.

Постоять по горло в темной теплой воде; пошляться по городу, как рысь прямоходящая на каблуках, светящимися глазами отпугивая умных, приманивая глупых. Днем – отоспаться в норе, в лачуге. На полу, завернувшись в тряпье.

Нехорошо – как рысь? Претенциозно? Примитивно? Не взыщите: наша с доном Хосе палитра художественных средств бедна. То ли дело – г-н М.: и стишок классический подпустит, и антропологические замеры проведет.

А у нас для описания Кармен всего два приема.