Химеры картинной галереи

Надежда встала с постели и вышла в гостиную, оттуда – на кухню. Открыла створку шкафа, порылась в аптечке в поисках снотворного. Отыскав таблетки, налила в стакан воды.

Обернувшись, Надежда вскрикнула от испуга – перед ней стоял Лев Астраханский. Он схватил ее в охапку и крепко прижал к себе:

– Дура! Дура! Какая ты дура!

Таблетки выскользнули из ее рук, вода расплескалась.

– Как ты сюда попал? – спросила она.

– Влез через балкон. – Отстранившись, Лев забрал у нее стакан и поставил его на стол. – Что ты себе напридумывала?

– Ты и Валтузова… – проговорила Надежда. – Вы встречаетесь в квартире на третьем этаже?

– Валтузова – мой информатор. Она приезжает в ателье не только для примерок, а еще и для встреч со мной. Я просил тебя об этом, и ты разрешила.

Надежде очень хотелось ему верить, но она все же сказала:

– Ты просил меня об этом после того, как она у нас появилась.

– Не хотел вмешивать тебя в эти дела. Просто отпирал дверь черного хода, Ирэна выходила в подъезд после примерки, и мы поднимались на верхний этаж, подальше от лишних глаз. Потом она сказала, что ты в чем-то ее подозреваешь, и я решил частично, – он подчеркнул слово «частично», – поставить тебя в известность.

– Машина Валтузовой подолгу стояла у ателье… – Надежда закрыла глаза и замерла, как будто прислушиваясь к себе.

– За ней могли проследить, – сказал Астраханский. – Иногда Ирэна привозила документы, и мне приходилось их фотографировать. Некоторые вопросы требовали консультаций. На это нужно время.

– Но почему бы не встречаться в помещении ателье?

– Лишние свидетели.

– Мне в это не верится…

– Я говорю правду.

Надежда знала, что Лев патологически не выносит лжи, и ей так хотелось ему верить. Она вдруг спросила:

– Ты ужинал?

Он улыбнулся и решительно помотал головой:

– Нет.

– Садись за стол, буду тебя кормить.

За несколько минут на кухне воцарились мир и спокойствие. Надежда готовила ужин, мечась от холодильника к мойке, от печки – к разделочной доске на столе. Астраханский сидел за столом с кружкой чая.

Надежда рассказала ему о найденной чашке, добавив:

– Но я разбила ее, когда закидывала мешок в контейнер.

– Осколки нужно передать Осташевскому. На внутренней поверхности наверняка остались частички кофе и таблеток. Экспертиза установит, содержался ли в нем амлодипин.

– Показать осколки?

– Не стоит… Ты, конечно, к ним прикасалась руками?

– Как еще мне было достать их из мешка?

– Там осталась куча твоих отпечатков. Это плохо. Но, возможно, криминалисты обнаружат еще чьи-то.

Надежда поставила на огонь сковородку с котлетами и села напротив Астраханского.

– Послушай, откуда у тебя эта привычка? – неожиданно спросил он.

Она напряглась:

– Какая?

– Я не раз замечал, как ты, закрыв глаза, замираешь. Мне кажется это странным.

– Вряд ли тебе будет интересно…

– Для меня интересно все, что связано с тобой.

Надежда заговорила неохотно, но постепенно раскрылась, как будто заново переживая свое прошлое:

– В те времена мы с матерью жили в коммуналке, здесь же, в Замоскворечье. В квартире было четыре комнаты, и все были заняты. Нам принадлежала самая маленькая. Мать много работала: съемки, показы, командировки. Она дала мне врожденное чувство стиля и неплохой вкус, остальному я училась у нашей соседки.

– Квартира, где сейчас ателье, досталась вам позже?

– Ее матери оставила в наследство тетушка Люся, когда мне было двенадцать лет. Я же говорю о том времени, когда мне было не больше пяти.

– Значит, мать работала, а ты оставалась дома одна… – тихо сказал Лев.

– Я была самостоятельной девочкой. Просыпалась утром, брала свое платьице и шлепала к соседке Светлане. Та заплетала мне косы, кормила и угощала карамельками «клубника со сливками». Вазочка с ними всегда стояла в старинном буфете.

– В детстве я любил эти конфеты.

– Светлана была слепой, жила одиноко и все делала на ощупь. Я воспринимала ее слепоту как что-то вполне нормальное для обычного человека. В подражание Светлане тоже закрывала глаза и все делала на ощупь, даже играла. С закрытыми глазами я слышала, о чем говорят предметы и обстоятельства. Но как только их открывала – все пропадало.

– Возможность видеть все подавляла? – спросил Астраханский.

– Скорее всего – да. Добровольная слепота позволяла мне острее чувствовать и понимать эмоции человека. В детстве я пользовалась этим даром, предполагая, что он есть у всех. И только повзрослев, осознала его исключительность. Должна заметить, что с годами мой дар поиздержался, возможно, оттого, что я все реже закрываю глаза и все чаще включаю логику.

– И это жаль.

– Тем не менее остатки дара не раз выручали меня во время сложных примерок или в трудных жизненных ситуациях. Конечно же, я интересовалась природой этого свойства. Ученые называют его слепым зрением. Как выяснилось – вполне ординарная вещь. Все дело в том, что подсознательная система позволяет мозгу воспринимать импульсы, идущие от людей и предметов. Природа компенсирует слепым людям недоданное. Что касается меня – я проскочила «зайцем».