Хинельские походы

— Товарищи, — начал он, — для нас в Ямпольском районе создалась очень трудная обстановка. Во многих селах — полиция, навербованная из бывших кулаков, петлюровских недобитков, уголовников всех мастей. Немцы рыщут по нашим следам. Мы потеряли почти весь свои состав, Макаренко, Гнибеда и я — вот все, что осталось от коммунистов Ямпольского района…

Члены Червонного райкома угрюмо переглянулись.

— Это, конечно, результат нашей неопытности в подпольной работе, — продолжал Красняк. — Вместо того чтобы покарать предателей и тем самым заставить всех других врагов притихнуть, мы стали прятаться от этих бандитов и не успели создать боевой группы. Фашисты истребляют не только коммунистов, — они убивают всех честных советских людей. Они создали для населения невыносимые условия жизни. Только позавчера в селе Княжичи расстреляли всех тех, кого задержали на проселочных дорогах, В каждом селе виселицы, В Марчихиной Буде петлюровец Барабан назначен комендантом и главным карателем. В настоящее время, товарищи, Ямпольский подпольный райком находится в Хинельских лесах, по сути — за пределами не только района, но и нашей области… Я прошу у вас помощи. Помогите вам разгромить предателей в Марчихиной Буде.

Красняк сделал паузу и, понизив голос, продолжал:

— Говорю не для оглашения: в Марбуде забазировано оружие. В нем судьба партизанского движения района. Там же имеется десятков пять верных людей — ядро отряда.

Красняк сел. Фомич сочувственно кивнул и тихо, но так, чтоб слышно было каждому, проговорил:

— Мое мнение, товарищи, такое: людей надо вывести из Марбуды, они будут костяком Ямпольского отряда.

— Верно! — гаркнул Фисюн и потряс прикладом своей карабинки. — Размозжу голову Барабану и поквитаюсь еще за восемнадцатый! — с жаром добавил он.

— Вы неправы, Порфирий Павлович, — возразил человек с угреватым бесцветным лицом, с воровато бегающими глазками, по фамилии Тхориков. — Выступать с оружием рано. Это будет грубым нарушением конспирации и ни к чему хорошему не приведет. На этот счет никаких указаний мы еще не получили. Когда нас оставляли для подпольной работы, то в обкоме ясно было сказано: сидеть в тылу врага и ожидать директивных указаний.

— Не слыхал такого, чтобы бездействовать, — возразил, вспыхнув, Анисименко.

— Трусливый бред, — резко проговорил Гудзенко и брезгливо поморщился.

— Я предлагаю обсудить вопрос серьезнее, — стараясь быть спокойным, сказал Дегтярев. — Нужно, само собою, помочь Красняку, это пойдет на пользу общему делу.

— А я все же считаю, Фомич, — все тем же невозмутимо сдержанным тоном проговорил Тхориков, — момент еще не настал. Мы не готовы, значит, и не имеем права рисковать подпольем. Не забывайте указания ЦК, что один партизан в тылу врага дороже сотни бойцов на фронте.

— Демагогия, — крикнул Красняк, — и трусость! Вы извращаете установки партии!

— Я еще раз заявляю, — уже возмущенно бросил Тхориков, — активно выступать рано! Нам нужно беречь каждого подпольщика как неоценимую силу.

— Та́к беречь, как ты Копу берег, — ударил о пол прикладом Фисюн.

Тхориков съежился, по его лицу скользнули синеватые тени, мышиные глазки забегали. В комнате стало шумно, Фомич поднялся, спокойно постучал по столу и, бросив пристальный взгляд в сторону Тхорикова, сказал:

— Мы обсудим поведение Тхорикова отдельно, а теперь — ближе к делу. Я думаю, товарищи, что все же настала пора перейти к следующему этапу борьбы. Надо начать активные наступательные действия. Поражение под Москвой немецко-фашистских армий — дело серьезное, великое. Отброшенные от столицы фашисты спешат построить оборону на линии Орел — Курск — Харьков. Их солдаты деморализованы, плохо одеты и вынуждены жить в открытом поле. Обстановка вокруг нас, товарищи, не столь мрачна, как кажется: под Путивлем, в сотне километров на юг отсюда, действуют отряды Ковпака и Руднева, еще южнее — кролевчане и конотопцы. На севере от Трубчевска до Брянска, по всему Брянскому лесу, организуются орловцы. Вчера мы встретились с товарищами из Хомутовки. Они приняли наш план и на днях поднимут свой отряд в Курской области. Они очистят от гитлеровцев Хомутовку.

— Мы, — Фомич тряхнул головой, повысил голос: — мы сольем все эти силы в единый партизанский край — от Конотопа до Брянска! Мы сможем создать фронт в тылу противника, протяженностью на две сотни километров!

Глаза у всех находившихся в комнате загорелись. Анисименко хотел что-то сказать, но Фисюн перебил его:

— Вот это размах большевистский!

Фомич обратился к Гудзенко:

— Что вы думаете об этом, Иларион Антонович?

— Согласен, — решительно и четко ответил Гудзенко. — Мы пересечем две важнейшие коммуникации: магистрали Киев — Харьков и Киев — Брянск.

— Дело, капитан! Хай забудут гитлеровские волки московские дороги, — одобрил Фисюн.

— Я думаю, — продолжал Гудзенко, — что мой отряд должен и впредь удерживать Хинельский лесозавод как нашу общую базу.

Гудзенко вскинул голову и поглядел на Фомича.

— А насчет Лемешовки, Иларион Антонович? — спросил Фомич у Гудзенко.