Хинельские походы

— Да вот, сшили уже пятьдесят штук, а Юферов и Гусаков сотню требуют, да еще хотят, чтобы шелковые были. Мама и платок и две блузы изрезала.

Дегтярев пожал плечами.

— Чудно́ что-то, не пойму.

— Это для дополнительных зарядов к минометам — сами делаем, а порох из патронов вытрясаем, — пояснил я Дегтяреву.

Девчата вышли было из комнаты, но через минуту вернулись и сообщили, что к нам просится жинка Митрофанова.

Я посмотрел в окно, — увидел Елену Павловну; она стояла подле дерева в дождевике, на ногах желтые сапожки, на голове синий шарф. Она разговаривала о чем-то с группой вооруженных людей. Увидев меня, Елена вошла в комнату.

— Я вам пополнение привела, — сказала она. — И куда вы дели моего Митрофанова?

— Прежде всего, здравствуйте, Елена Павловна, — сказал я. — Где пропадали?

— Ждала сухой стежки-дорожки, — смеясь, ответила она. — Смотрите, какие бородатые крепыши!

— А мы тут гадали, где бойцов взять для артиллерии, — сказал Дегтярев, вздыхая с облегчением. — Пройдусь, поговорю с хлопцами, — добавил он.

Елена Павловна заметила:

— Но только — чур: все они пойдут к Митрофанову, — иначе не согласятся.

— Это почему же? — обернулся с порога Дегтярев.

— А так! Помните у Некрасова: мужик что бык!.. И к тому же, они знают только одного Митрофанова.

Дегтярев махнул рукой, сказал: «Ладно», — и вышел.

— Не правда ли, хорошее пополнение, товарищ капитан? — Елена села на подоконник, оглядывая бородаче — Они вооружены, у них отрезы, бердыши…

— Обрезы и берданки, — поправил я и выглянул в окно, чтобы еще раз посмотреть на пришельцев. Те стояли у повозок с патронами и, видимо, не знали, что делать: просить ли патронов или просто протянуть руку и взять, сколько хочется…

— Значит, вы не собираетесь переходить фронт, Елена Павловна? — спросил я. — Или, может быть, эти бородачи будут сопровождать вас и Митрофанова?

— Какой вы злопамятный! — капризно проговорила она. — Я тогда вам шутя об этом сказала, а вы…

Я напомнил ей первую беседу.

— Значит, вы все же решили быть вместе с нами?

— О, нет! Не собираюсь и никогда не соберусь, товарищ капитан!

— Но вы — врач и обязаны выполнять долг патриота.

Рассмеявшись, она слегка коснулась моего плеча и спросила:

— Ах, товарищ капитан, неужели патриот только тот, кто в партизанах? Вы, очевидно, забываете, что я женщина. Я всего боюсь: боюсь леса, одиночества, я никогда не держала в руках оружия, да, наконец, — я боюсь выстрелов! Как вы не хотите понять этого, жестокий человек!

— Тогда скажите, почему так долго мы вас не видели? Где вы были? Почему не ушли с нами в Брянский лес? Скажите откровенно, где же вы пропадали?

— Я прячусь у подруги в Чуйковке, — не сразу ответила Елена.

Я не поверил этому: в Чуйковке немцы, полицаи. «Не может быть, чтобы она жила именно там», — подумал я и спросил:

— И вы не боитесь попасть фашистам в лапы?

— Боже мой! — она даже руками всплеснула. — Вы утомили меня своими расспросами! Трудно быть среди немцев мужчине, а женщине! Десяток яиц, игривая улыбка в придачу, и любой полицай не то что из села, а из концлагеря выпустит! К тому же, в этом районе меня знают. Я училась в Михайловском Хуторе.

Елена встала перед зеркалом и занялась своей прической. Я обратил внимание на красивый черепаховый гребень, который она воткнула в косы. Я невольно залюбовался чистотой и богатством отделки. Длинная, изогнутая, с затейливой золотистой каймой и с тремя зеленоватыми блестящими камешками на углах, гребенка светилась янтарным блеском и, казалось, чем-то походила на Елену, такую же эластичную и яркую.

— Изящная вещичка, — заметил я.

— Да, это почти все, что сохранилось из подарков мужа, из Риги. — Елена громко вздохнула. Я возвратил гребенку, и Елена отвернулась к окну. Там загрохотал обоз с патронами, и она высунулась в окно.

— А вот и мой Митрофанов! — вдруг воскликнула она. — Жив и здоров! Сеня, Сенечка! Я здесь… Здравствуй, дружок! Иди сюда скорее. Мы попросимся, чтобы нам разрешили теперь же поехать в Демьяновку. Мама не дождется!

Я молча слушал ее болтовню, в которой многое было нелогичным.

То она боится быть в лесу, и в то же время не страшится никакой полиции, то скучает без Митрофанова, а сама явилась на свидание к нему только теперь, когда нашему пребыванию тут насчитывается уже три недели.

И к тому же я ни на минуту не забывал окна в последнем доме села, где месяц назад мелькнуло лицо этой женщины.

— Товарищ капитан, товарищ командир, вы разрешите, конечно, отлучиться Сене? — Она стремительно обернулась в мою сторону, задорная и будто искрившаяся от возбуждения.

— Нет, Елена Павловна, это невозможно, — сказал я. — Вы знаете, что в Марчихиной Буде большой гарнизон немцев.

Елена устремила на меня наивно-удивленный взгляд.

— Да, да, совсем забыла… Что же мне делать?

— Останьтесь, — сказал я.

— Не могу, мама больна. У нее жар, а я даже не сказала, что ушла из дому. Ах, боже мой… Ну, я побегу. Пусть меня не задерживают на заставе, — заторопилась Елена и, не попрощавшись, выбежала из комнаты.