Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

Но несколько раз еще до рождения первого сына я подбивал компании человек в 5–10 ездить в Пески к священнику Дмитрию Дудко и пару раз собирал у себя дома пипл для встречи с ним. Надо сказать, что тогда отец Дмитрий был очень простодушен и, как бывший политзэк, был против советской власти и на нашей стороне, но, конечно, как член своей секты, старался гнуть к обрядности и всяким внутренним несвободам, которые были далеко не всем по душе. Но в меру. Самое главное, что и он, и Шибаев по моей просьбе старались доказать торчкам пагубность их увлечения и как-то помочь им вырулить от этой зависимости. Со временем мне стало понятно, что такой способ борьбы с наркоманией не особо эффективен, тем не менее отдельным персонажам из нашей тусовки эти встречи облегчили решение попробовать покончить с вмазками.

Я к тому времени работал от «Росреставрации» в музее «Коломенское», на лето выезжая с бригадой на консервацию иконостаса Рязанского кремля (на тот момент самого высокого в СССР), зарабатывал неплохо; там сложилась своя симпатичная компания, и, в общем, семейная жизнь с рождением первого, а потом и второго ребенка утихомирила нас как тусовщиков. На десятилетие окончания школы я зазвал своих одноклассников к себе, и старые дружеские отношения с нашими интеллигентами-технарями если не возобновились, то по крайней мере не забылись.

До гауйской эпопеи еще выползли на 1 июня 1989 года и встретили в последний раз радостную толпу наших друзей тоже с маленькими детьми. Все нарожали в одно и то же время – Руслан Индеец с женой, Честновы, Мафи со Светой и кто-то еще.

Но это был только красивый последний эпизод прежней тусовки. У нас был годовалый сын, через некоторое время родилась дочь, и нам было хоть и несколько тоскливо, но не скучно. Через какое-то время мы уехали. В новой жизни мы изредка получали известия о трагически ушедших, особенно через Сашу Ришелье, который появился у нас лет через 5–6. Когда он у нас поселился и потом переехал в другой город, мы долгое время с ним дружили и ездили друг к другу в гости, и каждый раз при обмене новостями он сообщал о десятке-полутора очередных потерь.

Джон Ричардсон

Перед тем как мы сняли квартиру в Чертанове у Жени с Йоргом, которые укатили в 1988-м в Германию (потом у нас появилась своя квартира на стыке Зюзинской улицы и Цюрупы), мы жили то в Конькове у моих родителей, то у родителей Кати через лес (однажды я с коляской прошел ночью напрямки по заснеженному лесу минут за 40) у Конноспортивного олимпийского комплекса. Семейная жизнь и рождение сына, работа, непростые отношения со всеми родителями замкнули нашу жизнь на нас самих, и мы могли себе позволить лишь изредка в виде развлечения куда-нибудь сходить: на выставки, пару раз на тусовки и к приятелю Гриши Бердичевского Бяке посмотреть фильмы на видеомагнитофоне. Приобретались книжки по философии, религии, художественная литература и вечерами читалась. Одно время у тещи я читал Кате вслух Библию, и теща исходила воплями, что я заморачиваю девушке голову. Сейчас у нее обклеены и заставлены иконами все стены и полки, а я стал противником религии в принципе…

Наши друзья тоже погрязли в быту и детях, так что живого общения ни с кем почти не получалось. Изредка году уже в 1989-м или 1990-м приезжала к нам подружка детства Кати со своим ухажером, младше меня, который занимался совершенно необычным делом – восстанавливал разрушенные перестройкой связи предприятий по конкретным видам деятельности и продукции, в частности поставками автоматических линий. Это было крайне необычно, тем более что человек не только не занимал никакой руководящей должности, но и вообще нигде не числился, однако получал баснословные гонорары за сделки.

Мне ясно виделось, что открываются новые горизонты, но самой загоризонтной мечтой в тот момент у меня почему-то была Австралия, о которой я ничего, в сущности, не знал. И я по справочной узнал номер австралийского посольства и позвонил туда. Меня соединили с атташе по культуре, который очень вежливо меня выслушал и согласился на следующий день приехать в гости. Я просто сказал, что у меня есть много чего интересного посмотреть. Оказалось, что он изнывает от скуки от посольской рутины и никак не может познакомиться с обычными советскими людьми. А с необычными тем более. Мы были самыми необычными. Звали его Джон Ричардсон, и он говорил по-русски. Учился он у одного известного профессора в Австралии, но не обладал живой практикой, которая в нашем лице и подоспела.

Приехал он на белой «Ауди» невиданной роскошности и поставил у нас под окнами, не заезжая во двор. Это сейчас весь двор ломится от джипов и БМВ с «Киа» и даже «Майбахом», а тогда в Москве иностранные машины были большой редкостью, и ездили на них в подавляющем большинстве иностранцы. Я помню, в юности, проезжая на автобусе весь Ленинский проспект от Центрального дома туриста до Калужской заставы, то есть Октябрьской площади (где, кстати, и жил Джон), я насчитывал от силы штук 15 иностранных машин на одной из самых оживленных магистралей столицы.