Хирурги человеческих душ

На «Москвиче» уголовного розыска они за пять минут добрались до нужного адреса. Дверь им открыл высокий плечистый бугай, оказавшийся тем самым официантом.

– Андрей? Фирстов? – завязал разговор сыщик.

– Он самый, – подтвердил парень.

– Это я звонил от директора ресторана. Зам начальника уголовки Бойцов. Со мной приехал старший следователь прокуратуры Подлужный Алексей Николаевич.

Хозяин квартиры молча посмотрел на служебное удостоверение Николая, посторонился, впуская визитёров внутрь, а затем жестами пригласил пройти из прихожей в комнату и расположиться на диване. «Ему бы Магнитку строить или БАМ, – неприязненно подумал Подлужный, присаживаясь, – а он в ресторанчике чашечки с кофе подносит».

– Расскажи-ка, Андрей, Алексею Николаевичу про ту ночь, – откидываясь на спинку дивана, распорядился Николай.

– Мне почему та ночь запала…, – начал Фирстов, доставая сигарету из пачки. – Курить можно?

– Курите, – разрешил ему Алексей. – Вы же дома.

– Да, я же дома, – ухмыльнулся парень. – Та ночь записалась у меня по двум причинам. Смена с воскресенья на понедельник, раз. А понедельник у нас выходной. И из-за самой Марины, два. Знойная женщина, как говаривал Остап Бендер. Она не то чтобы завсегдатай, но бывала у нас. С клиентами из обкома комсомола. Таких мы знаем в лицо. Они и место себе облюбовали у нас – в уголке, за пальмами. Там удобно: тебя не заметно, кому не положено.

– Так-так, – словесно простимулировал его Подлужный.

– Марина была не одна, – глубоко затянулся табачным дымом официант. – С мужиком. Я их туда, за пальмами, и пристроил. Они приехали довольно поздно. Около одиннадцати. Заказали сухое красное вино, водку, мясо, салаты. Да! попозже мужик заказал коньяку. Сидели, разговаривали, смеялись. Пару раз станцевали. Стали такие… Расторможенные. Потом, ни с того ни с сего, заспешили, резко засобирались и ушли. Пожалуй, всё.

– Всё-оо, – нараспев, повторил за ним Алексей. – Мужчина вам знаком?

– Нет, увидел впервые.

– Опишите его, пожалуйста.

– Ну, такой… кудлатый, что ли. У него богатая седая шевелюра. Не совсем седая, а с проседью, вьющаяся. Затем, борода, усы… Борода – та же самая шевелюра, но только на подбородке. Да! Вы знаете, на кого он похож? На Будулая! Здорово на него смахивает. Ну, на того, что из многосерийного фильма про цыгана-кузнеца. В нём ещё Клара Лучко и этот… как его… Михай Волонтир играют. Только этот бородач интереснее, представительнее будет. И гораздо крупнее – полтора Будулая. С меня, где-то.

– А возраст?

– Далеко не молод. За пятьдесят.

– Во что был одет?

– Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что он такой… богемный, что ли. Из прежних, что сходят с арены. Одет был вольно. Сейчас так не одеваются. Та-ак… Светлые широкие брюки. Светлая рубашка – в стиле шестидесятых. И на шее повязан лёгкий платок.

– Вы не могли бы определить характер взаимоотношений между ним и Мариной?

– Простите, не врубился, – растерялся Фирстов. – Чего вы спросили?

– Характер общения, – растолковал ему Подлужный, – Как держались друг с другом: как отец с дочерью, или как руководитель с подчинённой?

– Скажете тоже! – широко улыбнулся Фирстов. – Как отец с дочерью… Ха-ха! Шутите? Ближе к тому, как любовники. Да что там – ближе. Натуральные любовники. Хотя меня… Может, то и лишнее… Меня аж покоробило, что Марина якшается с таким… прадедом. Нас, молодых, нету, что ли? Хотя я всякое повидал, но она же – особый случай.

– С чего вы взяли, что между ними интимные отношения?

– С чего? Да с того, что исходно они уселись не по противоположные стороны столика, а рядышком. Прижимались, целовались, он её лапал. Даа-а, он её ещё называл «Мери» или «Мари». Как-то так.

– А она его?

– Затрудняюсь. Мне на него внимание жаль было тратить.

– Отчего же?

– Ну, замшелый пень с красоткой. Чё-то меня заело.

– Сколько этот самый Полтора Будулая выпил?

– Бутылку водки и бутылку коньяка. Коньяка на донышке оставалось. Когда они уходили, то Марина этого… кудлатого поддерживала.

– Марина тоже захмелела?

– Нет. Если чуть-чуть. Пьяной я её никогда не видел. Что – нет, то – нет. Два бокала вина она выпила. Женщины быстрее нашего брата пьянеют, но Марина же была крупная.

– Во сколько они ушли?

– Где-то после двенадцати.

– Погодите, рестораны же закрываются в двадцать три часа, ну, в двенадцать ночи, – засомневался Подлужный.

– Теоретически – да, – спохватываясь, прикусил губу свидетель. – Фактически – не всегда. У нас, например, если публика почтенная, вечер проходит без буйных кутежей, принято припозднится. Да и выгодно: ночью ретивое играет. Заказывают много, а пьют-едят – мало. Оркестрантам дикие башли бросают. Нам – чаевые. Короче, полный жор. Через то и терпим. Париж стоит мессы.

– Вы вначале обмолвились, что Марина с кавалером внезапно заторопились, – воспроизвёл ход допроса следователь.

– Да что там заторопились – сбежали, – серьёзно сдвинул брови к переносице Фирстов. – Будто испугались кого. Может, так и было. Марина ещё поминала какое-то имя…

– Имя! А конкретнее?

– …Н-нет. Не припомню.

– А если поднапрячься?