Хищники

Тяжко было думать об этом, но я каждый раз уговаривал себя: все, последний сезон, а в следующую зиму я откажусь быть соучастником… Наверное, каждый преступник так хочет. Но не каждый может… Наивно. Я, конечно, искал себе оправдания, почему связался с Авдониным. Только ради дочери. Пусть я возьму на себя грех, но ей будет в жизни легче. Думал – все дурное, злое падет на меня, она останется чистой… Помните, я говорил о примере родителей для детей? Я не кривил душой, я уверен в этом. И

потому старался все грязное скрывать от дочери… Боялся… Она думает, что отец святой. А теперь узнает… Даже не представляю – переживет ли такой удар… А Эдгар Евгеньевич оказался обыкновенной дрянью. С мелкой душонкой! Это мое последнее разочарование в людях…

Понимаете, Ольга Арчиловна, он меня просто надувал.

Самым наглым образом… Мы договорились, что я буду иметь с каждой шкурки пятьдесят рублей. То есть половину, как уверял он… Приезжаю я как-то в Москву. Он познакомил меня с Колесовым, одним из тех, кто покупал у него соболей. – Гай показал на материалы Московского

УБХСС, лежавшие на столе у следователя. – Колесов зачем-то захотел встретиться со мной без Авдонина… Пригласил к себе домой, выставил заграничные бутылки –

виски, джин… Потом спрашивает: сколько я имею от Авдонина? Я сказал, что половину, то есть пятьдесят рублей, за шкурку… Колесов расхохотался. Предложил платить в два раза больше, но чтобы я давал ему соболей, минуя

Эдгара Евгеньевича… Оказывается, Авдонин в основном сбывал соболей за валюту! Представляете? А ведь цена одной шкурки за границей доходит до 700 долларов! Выходит, он имел не тысячи, а десятки тысяч. А мне кидал гроши, как швейцару на чай. Правда, привозил подарки

Марине. Но это же для него были, оказывается, пустяки…

В общем, мерзко все это! Но я ему ничего не сказал. Думаю, пускай он подлец, а мне-то зачем лезть в эту грязь… И

еще я испугался. Все-таки валюта! Пускай сам расхлебывает, если что. Я не хотел с этим связываться… Его знакомства в театральном мире в Москве тоже оказались мифом. Ради чего я тоже впутался в эту историю? Чтобы он помог Марине осуществить свою мечту, стать актрисой. Но и этого он не мог и тут наврал… Помните, я рассказывал о кинорежиссере Чалове, с которым он уже якобы договорился насчет ее поступления во ВГИК? Ложь! И это меня доконало. Но последняя капля… Когда Авдонин 27 июля пришел ко мне за шкурами и передал мне деньги, я сказал, что с соболями надо покончить. Тем более Осетров и Меженцев почуяли что-то неладное. Поредел соболь. Тут уж ни на какую миграцию животных не спишешь. Авдонин заартачился. Связан, мол, с людьми… ждут… Я настаивал на своем… Потом разговор перешел на Марину и ее поступление в институт кинематографии. Я прямо заявил

Авдонину, что он меня обманул. Вначале он стал оправдываться. Но потом заговорил о том, что я наивный человек, совсем отупевший в этой глуши… Он просто хамил!

Как, говорит, девушки поступают в такой институт, как получают роли в театре или кино? Надо иметь большие связи или стать любовницей режиссера… Так и сказал мне.

Мне! Зная, что речь идет о моей дочери! Вы представляете!

Своими руками толкнуть ее в грязный омут! Я говорю: не бывать этому! А он этак мерзко усмехнулся и говорит: а чем она лучше других? Хочет славы, куда денется? Не удержался я, влепил ему пощечину… Авдонин схватил рюкзак, крикнул: твоя, мол, папаша, власть над Мариной кончается, начинается моя. Ты здесь, а я в Москве. И Марина, мол, будет его слушаться… Он выбежал из мастерской… Я сидел как оглушенный. А здесь, – показал Гай на грудь, – все горит, клокочет… Схватил я карабин – и за ним. Авдонин шел низом, по распадку, а я – поверху. И

вдруг вижу – Марина с Нилом идут… Я не знаю, что там произошло между Осетровым и Авдониным… Нил выстрелил вверх, Авдонин – в него. Я испугался: вдруг Авдонин начнет палить вовсю и попадет в Марину! Осетров во второй раз уже выстрелил в Авдонина… Ну в это самое время я и нажал курок… И все перепутало, смешало эхо!

Да-да, Ольга Арчиловна, Авдонина убил я! – с каким-то тихим отчаянием признался Гай. – С обрыва, с того самого места, куда по иронии судьбы через несколько часов опустился вертолет с вами…

Гай замолчал.

– Так почему вы все-таки стреляли в Авдонина? Что руководило вами? – спросила Дагурова.

– Хотел одним махом разделаться со всеми неприятностями…

– Воспользовались моментом?

– Если хотите… Ну, с этими чертовыми соболями…

Авдонин ведь не успокоился бы! Как же, выпустить из рук такую золотую жилу!… И потом, Нил… Честно говоря, он мне много крови попортил. А получилось бы, что это он

Авдонина… Ну, в порядке самообороны. Во всяком случае, Осетрова из заповедника убрали бы… Вот какие мысли были у меня…

– А Флейта? – спросила Дагурова. – Ну, этот несчастный бродяга? Вы его видели?

– Бича? Да, я чуть не наткнулся на него… Когда Нил побежал на центральную усадьбу, я спустился с обрыва, чтобы забрать рюкзак. Не хотел оставлять улик… Смотрю,