Хищники [сборник]

А против полицмейстера, кроме показаний Могилевской, вообще никаких улик не было, поэтому следователь вызвал его на допрос ни как обвиняемого, а как свидетеля. Полковник прикатил на Литейный в полной парадной форме, при шашке и орденах. Вёл он себя тактично, вопросы выслушивал внимательно, не перебивая, отвечал кратко, исключительно по существу дела.

— Я действительно в минувшем феврале получил некое письмо с угрозами и требованиями денег. Бояться мне было абсолютно нечего, поэтому я нашёл клеветника и поступил с ним по закону — сообщил о его поступке господину столичному градоначальнику, подчинённым которого клеветник оказался. За дальнейшей судьбой господина Серикова я не следил, но знал по слухам, что он был уволен от службы. О какой-либо мести с моей стороны не могло быть и речи!

Услыхав про показания бандерши, полковник потребовал очной ставки. Мадам Могилевская незамедлительно была приведена из «шпалерки» по висячему коридору в здание окружного суда. Увидев в камере следователя[65] краснолицего, пышущего здоровьем Шарафова в мундире с эполетами, важно облокотившегося на шашку, Эстер Янкелевна чуть не грохнулась в обморок. Она тут же отказалась от прежних своих показаний, заявив, что оговорила честнейшего человека из зависти и вредности своего характера. Оснований для предъявления полицмейстеру обвинений не было. Узнав об этом Том пожевал губами и сказал, что прокурорский надзор пойдёт другим путём.

Филиппов недоумевал:

— Выходит, градоначальник с самого начала знал, что Сериков шантажировал Шарафова?!!

Это было так важно, что начальник сыскной решился прямо спросить об этом Клейгельса.

Его превосходительство поправил бакенбарды и предложил надворному советнику сесть:

— Ничего я не знал, Владимир Гаврилович, — по имени отчеству начальника сыскной генерал назвал впервые. — Не был у меня Шарафов и ни о каких подмётных письмах не докладывал. Всё он врёт.

— Так это же превосходно, ваше превосходительство! — Филиппов вскочил. — Позвольте попросить господина судебного следователя прибыть к вам в назначенное вами время для составления вашего формального допроса?

— Не позволю. А если следователь меня всё-таки допросит, сошлюсь на то, что запамятовал о причинах увольнения околоточного — мало ли я их увольняю, всех не упомнить.

Филиппов ошарашенно вытаращил на начальника глаза.

— Я уволил Серикова за то, что его сестра сожительствует с товарищем прокурора Томом. Об этом мне рассказал Евграф Николаевич Гусев, а ему доложил всезнающий его секретарь, этот, как его…

— Обеняков, — подсказал начальник сыскного отделения.

— Да. Гусев сказал, что Сериков с Томом на дружеской ноге и докладывает прокурорскому обо всём, что творится в полиции. Эдакий прокурорский филёр в моём ведомстве. Понимаете? Теперь стало совершенно ясно, что сделать это Обенякова научил Шарафов. Ну не могу, не могу я опровергать слова полицмейстера, иначе он поссорит меня со всем прокурорским надзором. Начнутся всяческие придирки, косые взгляды, это же и на вашей службе скажется. Сейчас они много на что глаза закрывают, а коли перестанут — беды не миновать. А этому Шарафову его лихоимство с рук не сойдёт, несмотря на защиту Макарова, уж вы мне поверьте, я не понаслышке знаю.

Эпилог

Котов был приговорён румынским судом к девяти годам заключения. Следователь по особо важным делам Санкт-Петербургской окружного суда статский советник Черенцов допрашивал его в Яссах, но к сознанию склонить не сумел. Гайдук признался только в том, что ему и другим членам его банды за мзду помогал помощник пристава Зильберт, с которыми бандиты расплачивались как деньгами, так и похищенными вещами. Зильберт вину свою полностью отрицал, но, когда у него при обыске нашли похищенный у предводителя дворянства ковёр эмира Бухарского, раскололся.

В 1912 году Котов был передан русским властям, судился Кишинёвским и столичным окружными судами и в 1913 году поехал отбывать бессрочную каторгу в Восточную Сибирь, откуда успешно бежал перед самым началом Мировой войны.

В ноябре 1916 года Котов вновь был арестован за ряд разбойных нападений и приговорён военным судом к смертной казни. Командующий Юго-Западным фронтом, в чьей власти находилось утверждение приговора, делать этого не стал, подарив налётчику и убийце ещё двадцать с лишним лет жизни. Потом случилась революция, вскоре — ещё одна. Григорий Иванович стал командиром Красной армии и окончил свои дни на полигоне «Коммунарка» лишь в 1938 году.