Хищный зверь

— В машине вы развлекались, как умели развлекаться только вы. Гайя попросила тебя надеть презерватив, потому что хорошо знала, что ты доведешь ее до изнеможения, да и в преддверии беременности боялась любой инфекции. С тобой это бывало, не исключено, что и с ней случалось, но тебе было все равно, твой мозг был занят другим. Вы занимались любовью, и ты экспериментировал с «альтернативными каналами», что вас обоих никогда не смущало, и ты позволил себе быть вульгарным, потому что в глубине души уже знал, что теряешь ее навсегда. Ты даже ударил ее несколько раз, отчасти потому, что ей нравился неистовый секс — рискованные фото, найденные в телефоне Карло, ты ей не показал, чтобы не разозлить его, — отчасти следуя своей теории обладания, которой ты меня замучил до тошноты. Ты чувствовал, что женщина от тебя ускользает, и увеличивал импульс доминирования, помечая свою территорию повсеместно. Я молодец?

— Ты просто чудо.

— Благодарю. Когда вы лежали, обнявшись, обессиленные и сытые любовью, ты разыграл последнюю карту, инстинктивно надеясь, что секс в очередной раз совершит чудо. Ты клялся в любви, делал предложения, умолял ее, в общем, повел себя как дамский угодник, а такие мало нравятся обезьянам-самкам: они ведь уже тысячелетия ищут вожака. Но это было сильнее тебя; других карт на руках у тебя не имелось, ты ее любил, а она легкомысленно решила остаться с Карло и нарожать ему маленьких «карликов».

На этот раз расхохотался Нардо, а Сабина наслаждалась звуком этого смеха. Она боялась, что, может быть, после этого вечера у нее уже не будет возможности часто его слышать. Сделала вид, что все в порядке, и продолжила:

— Гайя распрощалась с тобой, приправив расставание теми волшебными фразами, которые мы, обезьяньи самки, обязаны сначала выучить наизусть, а потом вычеркнуть из своего лексикона: «это не прощание», «ты мне очень дорог», «не могу представить свою жизнь без тебя», в общем, разнообразных и пустых. Но она была искренне уверена, что успокоила тебя, зная, насколько ты благороден и всегда вежлив, и отправилась домой, не замечая, что повернулась спиной к убийце.

Гайя нашла мужа усталым, но полным желания перейти к осуществлению оплодотворительной программы. Ей, может, и не особенно хотелось, но повода отказаться не было. Она приняла душ, нырнула к нему в постель и приступила к супружеским отношениям, конечно, не таким роскошным, как недавно пережитые, но зато к вполне подобающим. Карло вошел в нее, жалуясь на поспешность соития, но она ответила, что просто очень устала, и тоже приняла то самое сильное снотворное вместе с ним. Мыться она не пошла, а заснула, свернувшись в клубок, на боку. Может, она думала о тебе и о том, какое у тебя было лицо, когда она пыталась тебя убедить, что «это вовсе не прощание».

Впечатляющая пауза. Наверное, Нардо почувствовал, что тоже должен что-то сказать, и не спасовал, удивив ее в очередной раз:

— Мне кажется, что я попал в одну из серий «Голубой ночи», Сабина. Но ты превзошла Лукарелли[23].

— Благодарю. Буду считать это комплиментом.

— Вон там, в комнате, у тебя висит репродукция картины Де Кирико «Тревожные музы», которая называется так же, как и телеверсия романа Лукарелли. Ты увлекаешься этим автором?

— Так ты еще и знаток искусства? Я раньше этого не замечала.

— Нет. Просто я очень любопытный, и у меня хорошая память.

Сабина сделала вид, что ничего не произошло, но забеспокоилась. Она долго готовилась к этому разговору и поэтому была уверена, что Нардо никогда не доставит ей удовольствие выставить себя заурядным преступником, который столкнулся с ответственностью за свои деяния. Он был словно резиновый, как будто и впрямь присутствовал при съемках телеверсии, богатой саспенсом, но отстраненной. Телеверсия касалась каких-то чужих, незнакомых людей, и эта серия походила на все остальные. Казалось, что сейчас его интересовала только собственная воспитанность, и, если не считать недавней эмоциональной реакции, которую ему с трудом удалось скрыть, он держался твердо и при каждом удобном случае выдавал какую-нибудь шуточку, пусть даже чтобы ей досадить.

Сабина загнала внутрь эти мысли и снова заговорила: