Хищный зверь

— Следовательно, сейчас религия, как ее понимаем мы, голые обезьяны, находится на линии ворот, исключительно чтобы измениться. А что же происходило в ходе эволюции на зеленом поле?

— Э… а что происходило? Ничего в голову не приходит, ведь это было давно.

— Тогда слушай: когда мы были обезьянами, мы жили в безопасности на деревьях. Чем мы питались?

— Фруктами? Овощами?

— Не только. Как и теперешние приматы, мы, будущие голые обезьяны, жили в густых лесах, где было полно фруктов и овощей, но еще — нравится это веганам или нет — насекомых и мелких зверюшек всех сортов и калибров. Мы ели всё подряд с утра до вечера, жили группами, а чтобы поесть, нам достаточно было просто протянуть руку. Вот почему сейчас не найдется ни одного диетолога, который не рекомендовал бы не наедаться до отвала дважды в день, а есть понемножку несколько раз, как мы, пока жили на линии ворот…

— Но, господи, ведь это верно!

— А еще ты призываешь Господа, когда видишь что-нибудь необыкновенное. Но тут нет ничего необычного, это всего лишь наука, а значит, к тому же и история. Наш желудок эволюционировал на зеленом поле, потому что не годится играть только на линии ворот, как поступали все, кроме нас.

— Давай дальше, Нардо.

— В таких сообществах не было нужды охотиться, борьба за существование была отдаленной перспективой, правила общежития диктовал доминирующий самец, который необязательно был самым сильным, но обладал мощной харизмой. И его признавало все племя. В группе такая фигура и была богом; ему подчинялись, его почитали, и так было на протяжении всего периода зеленого поля. То есть для нас он постепенно становился фигурой необходимой.

— Я чуть не сказала «о господи!», но говорю «ничего себе!». Ничего себе! А потом?

— А потом либо нас стало слишком много, либо деревьев слишком мало, и наши предки решили покинуть леса и перебраться в саванну. Первый шаг к завоеванию мира был сделан, но в ближайшем будущем он стал травматичен, и это еще слабо сказано. Теперь мы были вынуждены охотиться и каждый миг рисковать жизнью. Мы начали делать небольшие запасы еды и съедать их только дважды в день, возвращаясь с охоты, потому что не были достаточно вооружены, чтобы соперничать с хищниками. А на то, чтобы научиться обращаться с оружием, у нас ушли века. Теперь и роль доминирующего самца изменилась, потому что уже никому не хотелось склонять голову или рисковать жизнью ради того, кто не доказал, что достоин жертвы. А значит, вожак стаи перестал быть «избранным», богом, а просто выделялся своей силой, умел охотиться больше и лучше других и мог защитить соплеменников от агрессии воров или соперничающих групп, как еще сегодня поступают львы. Лидерство радикально сместилось в сторону меритократии[14] и оставалось таковым вплоть до прихода политики, а вместе с ней — всяческих игр вокруг власти, которые, в комплексе с нашей эволюцией, занимают на белой линии ворот пространство в два миллиметра.

— Интересно. А затем?

— Ты слышала когда-нибудь о боге-сотруднике? О боге осязаемом, который все время находится рядом и готов запачкать руки? А главное — о боге, который может ошибаться, как ошибается порой командир войска или властитель, сраженный шпагой претендента на престол? Думаю, что не слышала.

— И правда, не слышала.

— И все-таки у нас, голых обезьян, в генах уже укоренился догмат поклонения высшему существу. Мы слишком долго жили в этом поклонении, и наша фантазия работала, обожествляя животных, предметы, атмосферные явления или людей прошлых времен, наделенных харизмой непогрешимости. Нам всегда необходим предмет обожания, чтобы было кого бояться, кому подчиняться и у кого выпрашивать милости. Мы и теперь, уже пройдя длинный путь эволюции, обращаемся к вере, если нам не удается что-то объяснить. Раньше мы приносили в жертву девственниц или козочек, а теперь жертвуем свое время на алтарь других бессмысленных мифов.

— Никак не могу решить, чего в тебе больше: богохульства или очарования.

— Оба комплимента великолепны, а потому решай сама. Я, между прочим, объяснил тебе, почему в Риме больше церквей, чем мусорных баков или фонтанчиков с водой, а потому ты должна как минимум угостить меня кофе.

— Я пока не хочу, мы же пили кофе совсем недавно.

— Хочешь, хочешь, поскольку Антонио только что зашел в бар, что у нас за плечами. Значит, так: ты ждешь пару минут, потом выходишь, заказываешь два кофе и выносишь сюда. Внимательно вглядись в Антонио и запомни его, но так, чтобы он тебя не заметил.

— Хорошо. А ты сам не пойдешь?

— Нет, будет лучше, если он меня не увидит, даже мельком; я тебе потом объясню. У него встрепанные крашеные волосы, бледно-голубое поло, сумка через плечо, тонкие ноги и талия, как у борца сумо.

— Ладно, сейчас иду. Только объясни мне, для чего понадобилась эта притча про религию. Мне она очень понравилась, как обычно, но если ты все это затеял, чтобы не давать мне каждую секунду восклицать «о господи!», то, по-моему, это перебор.