Хитон погибшего на кресте

– Накануне… этого… я видела Его приход в Иерусалим, видела, как народ встречал Его пальмовыми ветвями. Только сейчас я поняла смысл сказанных тогда Иисусом слов: «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Он должен был умереть за всех нас, Иисус избрал мученическую смерть, чтобы искупить наши грехи. И ты – зерно из того колоса, что вырос из Его растерзанной плоти. Колосьев появилось много, и они принесут новые плоды.

– Но где наш сын? Мне не терпится его обнять! – воскликнул Пилат.

Прокла молчала, пряча глаза от мужа.

– Он спит? Болен? – теряясь в догадках, Пилат все больше начинал волноваться. Опущенные глаза жены явно не добавили спокойствия.

– Он уснул… навсегда, – наконец выдавила из себя женщина.

– Нашего сына больше нет?! – тяжело дыша, произнес Пилат. Он еще надеялся, что Прокла вкладывала в произнесенное какой-то другой смысл, коль не прозвучало слово «смерть», хотя и понимал, что заслужил самое страшное наказание.

– Он есть, только не с нами. Мальчик ушел к Нему, там нашему сыну будет хорошо.

– Как это случилось?

– Все произошло мгновенно. Утром мы играли с ним в саду, к обеду вдруг поднялся сильный жар. Врач дал какие-то снадобья. Вечером он вновь улыбался и все спрашивал: когда приедет отец. Потом уснул. А утром я увидела его остывающего и без дыхания. На лице сияла солнечная улыбка. Верь, ему там будет хорошо.

– Я верю, – Пилат заплакал и обнял жену.

Скитания мятежного легата

Пилат всем своим естеством окунулся в жизнь подвластной ему Иудеи. Множество повседневных дел отвлекало прокуратора от мыслей о роковой судебной ошибке и постигшей его следом семейной трагедии. Первое время он не вспоминал о легате Марке Клавдии, о неприятностях, которые тот доставил ему, и даже не держал зла на подчиненного. И все же объясниться с властолюбивым легатом было необходимо, коль его действия перешли дозволенную грань. Того требовал долг прокуратора Иудеи – в большей степени, чем чувство мести и личная обида. Пилат вызвал Марка Клавдия в свой иерусалимский преторий, хотя сам еще не решил, как поступить с мятежным легатом.

Клавдий давно ожидал вызова в Иерусалим; так давно, что устал бояться и ждать, но теперь, когда он сам за давностью времени начал забывать о своем преступлении, приказ Пилата поверг его в панику.

В любом случае от грядущей встречи с прокуратором ничего хорошего ждать не приходилось. Мысли путались в его голове одна ужаснее другой. Он хотел написать в Рим, в общем-то, почти правду: что прокуратор несколько месяцев отсутствовал, и ему, Клавдию, пришлось все это время следить за порядком в Иудее, что прокуратор вернулся неизвестно откуда в состоянии помешательства и не может управлять вверенной территорией. (В последнем легат немного сомневался, но искренне надеялся, что прокуратор повредится в уме окончательно – непонятное исчезновение и неожиданное появление питали эту надежду.)

Критически поразмышляв далее, Марк Клавдий признал этот способ избавления от ненавистного Пилата не действенным. Во-первых, на доставку письма в Рим и ответ от Тиберия требуется время, а прокуратор требовал легата к себе немедленно. Во-вторых, неизвестно каким будет решение непредсказуемого Тиберия. (В те времена никто из римлян без особой нужды не рисковал обращаться к императору.) В-третьих, легионерам уж точно не понравится, что легат пожаловался императору на прокуратора. Хотя Пилата многие недолюбливали, но донос на командира римляне, щепетильные в вопросах чести, сочли бы подлостью и предательством. Марку Клавдию грозила участь изгоя среди собственных воинов, даже при благоприятном решении Тиберия.

Порассуждав таким образом (вполне разумно) над возможными последствиями доноса, Марк Клавдий… принялся рассматривать более безумный вариант своих ответных действий на вызов Пилата. Его возбужденный мозг начал обсуждать план мятежа против Понтия Пилата. Надо сказать, шанс у легата был. В его подчинении находилось много сирийцев и греков, которые до зачисления на римскую службу промышляли разбоем, пиратским промыслом, служили в качестве наемников – в общем, воевать умели и на рискованные поступки были готовы. Им не по душе была римская дисциплина, которой придерживался прокуратор, и, наоборот, Марк Клавдий пользовался успехом у этого восточного сброда, так как великодушно прощал большие и малые провинности.