Хитон погибшего на кресте

Размышляя, легат покинул свои покои и направился в казарму, где и находилось большинство легионеров, преданных ему лично. Клавдий даже ускорил шаг: настолько ему не терпелось воплотить план свержения Понтия Пилата и захватить в свои руки власть над Иудеей. Следуя привычке просчитывать все на два шага вперед, он уже размышлял, как поступить с плененным прокуратором… И тут настало время подумать о возможных последствиях мятежа… Тиберий конечно же не простит самовольной замены на должности прокуратора Иудеи. Получается, Марк Клавдий поднимет мятеж не против Пилата, но против Тиберия и всего Рима. А Рим раздавит его, как слон ежа, даже не заметив этого, не ощутив под ногой действия колючек, которые у несчастного ежа считались грозным оружием.

Результат размышления над очередным планом привел к тому, что шаг легата по мере приближения к казарме становился все менее уверенным и все более мелким. Наконец, он остановился неподалеку от заветной двери в полной растерянности. Толпа подвыпивших легионеров, проходившая мимо, весело поприветствовала своего командира и отправилась на покой.

Ноги сами понесли Марка Клавдия прочь от казармы. Он продолжал размышлять о том, что полагалось за негостеприимное обхождение с прокуратором, получившим эту должность из рук Тиберия. Мятежную голову посещали мысли одна мрачнее другой, и потому легат даже обрадовался, когда, осмотревшись по сторонам, понял, что незаметно для себя покинул Кесарию и очутился в совершенно безлюдной местности. Куда угодно – лишь бы подальше от городов, от римлян, от людей.

Клавдий шел, огибая даже деревни, не разбирая пути, пока не ощутил, что ноги вязнут в песок, а вокруг не видно даже одиноких огоньков жаровен, очагов, факелов, не слышно запаха дыма – в общем, того, что даже в ночи выдавало поселение. Он достиг того, к чему стремился, но тут с ужасом отметил, следуя своей привычке все анализировать, что хочется пить и есть, а у него нет ни того ни другого, и что он смертельно устал.

Из вещей у легата оказался только меч, с которым он никогда не расставался. Опираясь на оружие, Клавдий прошагал еще некоторое расстояние, пока не наткнулся на кустарник. Он сломал несколько густых веток, бросил их на песок и упал на импровизированное ложе.

Римлянин проснулся ранним утром от жуткого холода. Некоторое время он пытался укутаться в плащ. Вставать совершенно не хотелось: короткого сна явно не хватило для отдыха тела, уставшего за время, проведенное в пути. Уснуть все равно не получалось: короткий плащ оказался плохой защитой от сюрпризов пустынного климата.

Промучившись около часа, Клавдий внезапно замер. Да! Он не ошибся. Совсем рядом раздавалось характерное верблюжье фырканье. Легат поднялся, подхватил меч и едва не побежал к месту, откуда исходили звуки. Он был наслышан о пустынных миражах, и на ходу молил бога путников, чтобы верблюд оказался настоящим.

Клавдий успел вовремя. Оказывается, на другой стороне маленького оазиса расположился на ночлег бедуин. Теперь он привязывал к недовольному верблюду свои вьюки и готовился продолжить путь.

– Эй, человек! – закричал, переходя на бег, римлянин. – У тебя есть вода, вино, хлеб?

Вид пришельца из враждебного племени, бегущего с мечом в руке, не предвещал ничего хорошего. Бедуин приложил руки к ушам, затем к губам, давая понять, что он не слышит и не понимает чужеземца. Сам же, держа в руке последний незакрепленный вьюк, пытался забраться на верблюда. Ему это не удалось. Чтобы облегчить задачу, он принялся уговаривать животное стать на колени. Верблюд оказался упрямее осла и долго не соглашался выполнить требование хозяина. Наконец корабль пустыни смилостивился, но было слишком поздно.

Бедуину, ухватившемуся за верблюжий горб, не хватило нескольких мгновений. Меч легата молниеносно вошел в спину, пронзил его тело насквозь и достиг верблюжьего бока. Животное подпрыгнуло от неожиданной боли, отбросив в сторону умирающего в судорогах хозяина, и умчалось в пустыню.

Клавдий деловито протер меч одеждой еще вздрагивавшего бедуина и принялся потрошить его мешок. Его содержимое обрадовало римлянина. Среди выброшенных грязных тряпок оказался бурдюк с водой, вяленое мясо и сушеные финики.

– Тебе моя благодарность за угощение! – произнес легат в сторону остывающего трупа. – Сам виноват, что не поторопился оказать гостеприимство.