Утром Понтия Пилата вывели на место, где Тиберий избавлялся от своих врагов. Все вокруг было полито кровью: земля, трава, стволы деревьев и листья. У колодки, бурой от крови, местами не успевшей засохнуть, стоял ликтор с топором.
– Ложи голову… Хотя нет… подожди, – передумал палач. – Ты мне нравишься, римлянин. Немногие сделали последний шаг в жизни столь мужественно, а народу через мои руки прошло не меньше, чем цветов на склоне этой горы. Пожалуй, окажу тебе одну услугу. Ты не должен уйти как скотина на бойне, умирая в луже чужой крови.
Ликтор оторвал приличный кусок материи от тоги Пилата, застелил им политое кровью изрубленное бревно и произнес:
– Теперь ложись и прощай!
– Прощаю… – едва успел промолвить Понтий Пилат.
Голову очередной жертвы палач поднял вверх – для того, чтобы Тиберий, из окна наблюдавший за действом, убедился, что очередной неугодный мертв. Останки Пилата сбросили в море.
Бывший прокуратор Иудеи не почувствовал боли; только пропал свет, словно мгновенно наступила ночь. Пилату казалось, что тело его само по себе летит по длинному темному коридору. А впереди появлялся свет, и с каждым мгновением он становился ярче и ярче.
Плод погибшего дерева
Острая боль пронзила мозг женщины. Боль непривычная, прежде настигавшая Проклу лишь единожды – когда умер сын. Она упорно гнала прочь худшие мысли, но муж ее – Понтий Пилат, упрямо не хотел покидать встревоженное сознание женщины. «Где он? Что с ним?» – вопросы, на которые не имелось ответа, неожиданно возникли и упрямо стояли перед ней.
Плохие предчувствия вскоре подтвердились отношением к ней со стороны окружающих. Оно было различным, но Прокла чувствовала, что люди смотрели на нее, общались с ней совсем не так, как во времена, когда рядом был муж – прокуратор Иудеи. Одни бросали сочувствующие взгляды и отводили в сторону глаза; другие непривычно дерзко и презрительно смотрели на нее, а когда Прокла проходила мимо, останавливались и долго сверлили ее глазами, плюя себе под ноги. Последние глядели так, как ничтожные люди смотрят на человека, лишь недавно находившегося на вершине власти и упавшего вниз. Их наглый презрительный взгляд был маленькой местью маленьких завистливых людей.
Уж коль она не могла не думать о муже, то принялась вспоминать различные эпизоды их жизни. Прокла позабыла невнимание со стороны всегда занятого прокуратора, нечаянную грубость. Вспоминалось только хорошее, его нежность и забота в последние годы… Приятные воспоминания таили в себе коварную ловушку: от них боль утраты становилась еще сильнее (Прокла все чаще склонялась к худшему варианту, и с каждым днем надежда увидеть мужа на этом свете таяла). Казалось, замкнутому кругу не было конца. И вдруг…
Неожиданное обстоятельство заставило позабыть о муже. Новой жизни стало тесно в неспокойном теле матери, и она настойчиво стала заявлять о себе.
Добрая подруга, Саломия, находилась рядом с ней в последние дни. Иудейка немедленно доставила повивальную бабку, которая и помогла немолодой Прокле благополучно разрешиться от бремени. Первый крик девочки возвестил о том, что у Проклы появился самый важный предмет забот, оттеснивший на задний план даже волнения за судьбу мужа.
Саломия бывала у подруги чаще, чем у себя дома; она занялась всеми делами Проклы, разве что не кормила малышку грудью.
– Как бы обрадовался Понтий Пилат, если б видел сейчас нашу девочку. Он в последнее время переживал, что не успел дать сыну отцовской любви, – однажды произнесла римлянка. – Теперь у него есть дочь, чтобы исправиться.
Саломия промолчала и опустила глаза. Прокла заметила необычное поведение подруги и помрачнела.
– Все чаще мне кажется, что мужа нет в живых. С того самого дня, как беспричинная боль сдавила мою голову, мое сердце, и так же внезапно покинула тело, – поделилась переживаниями с подругой женщина. – Лучше бы узнать, что произошло с ним на самом деле, чем оставаться в неизвестности. Ни одного письма, ни одной весточки с тех пор, как уехал…
– Ты действительно хочешь знать, что произошло с мужем, даже если известия будут самыми печальными? – несмело задала вопрос Саломия.
– Да, – уверенно ответила Прокла.
– Не станет ли известие о гибели Понтия Пилата ударом, от которого тебе нелегко будет оправиться? Ведь на руках у тебя маленькая дочь…
– Ради нее я выдержу все испытания. Она смысл моей жизни. А терять я привыкла, хотя к этому привыкнуть трудно, – грустно улыбнулась Прокла. – Однажды я уже не надеялась увидеть мужа в этой жизни – когда он ушел в пустыню. Потом Господь забрал единственного сына. Но теперь Он подарил самого чудесного на свете ребенка.
– Я имела беседу с всадником, который держит несколько кораблей. Он закупает у нас самые красивые фрукты и возит их на Капри, к императорскому столу… – Саломия замолчала.
– Продолжай, – попросила римлянка, понимая, что подруга должна произнести что-то важное и ужасное.
– Этот всадник сказал, что Понтий Пилат был обвинен в измене и казнен по приказу Тиберия.