Хитон погибшего на кресте

– Мой муж обвинен в измене?.. Да скорее солнце изменит земле и перестанет обогревать ее своими лучами, чем Пилат замыслит недостойное дело против Рима!

– Я тоже не поверила.

– Хотя иерусалимские священники давно плели козни вокруг моего мужа. Особенно после того, как он взял деньги храма на строительство водопровода. Этот народ умеет убедить… Ведь они отравили на крест Сына Человеческого, Который за свою земную жизнь не совершил ни единого плохого поступка.

– Этот всадник не видел, как погиб твой муж. Может, его обманули, – Саломия пыталась, как могла, смягчить удар и утешить подругу.

– Человек всегда желает верить в невозможное, – произнесла куда-то вдаль Прокла, инстинктивно отстраняясь от Саломии. Словно удаление от человека, принесшего черную весть, может избавить и от самих неприятностей.

Плач ребенка вывел мать из оцепенения.

– Иди, иди ко мне, моя маленькая. Прости, что забыла о тебе, – Прокла нежно подняла девочку с кроватки и поцеловала ее розовую щечку.

Малышка счастливо улыбнулась, и этого было достаточно, чтобы вернуть Проклу в состояние обычного материнского счастья. Она нескоро заметила, что Саломия хочет о чем-то спросить, но не решается.

– Говори. Еще что-нибудь о моем муже?

– Нет. Я сказала все, что знала.

– Тогда что?

– Девочка родилась много дней назад, а ты ее никак не называешь. То есть не называешь по имени, – поправилась Саломия. Ведь Прокла звала дочь всеми ласковыми и нежными словами, которые только может придумать человеческое воображение.

– После известий твоего знакомого всадника, казалось бы, нет ничего проще, чем дать ребенку имя, – горько улыбнулась Прокла. – У римлян есть древняя традиция: сына, родившегося после смерти отца, называли Постумом, а девочку – Постумией. Но я не видела мертвым своего мужа… И мне не хочется так называть мою звездочку.

– Постум – звучит грубовато, впрочем, вполне по-римски, – размышляла Саломия, позабыв, что еще недавно пыталась убедить подругу в том, что сведения о смерти мужа могут быть недостоверными. – А Постумия – мне даже нравится…

– Раньше эти имена вызывали у римлян несколько другие чувства. Сирот с рождения старались беречь и приласкать даже совершенно чужие люди. Теперь это просто знак, что у детей нет отца и их некому защитить. А в чужой стране я не желаю давать ребенку имя, которое превратит его в белую ворону.

– Мир слишком перемешался в наши времена. Ты только посмотри на наши улицы: представителей каких только народов здесь можно встретить!

– Однако ж греки, которые ведут в Иерусалиме торговлю, предпочитают называться вторым именем – иудейским. Сегодня я окончательно выбрала имя для моей дочери.

У Саломии от удивления расширились и без того огромные красивые глаза. На ее счастье Прокла не позволила затянуться интриге.

– Хочу назвать дочь Марией – так же, как мать Его.

– У римлян ведь не принято носить такое имя?! – удивилась Саломия.

– Боюсь, этому ребенку никогда не придется жить среди римлян. Так что имя скорее поможет ей устроиться среди народа, который ее не отвергнет.

Через две недели в доме Проклы появится вестник, который навсегда изменит ее образ жизни, место жительства, положение в обществе… все. Впрочем, женщина понимала, что спокойно жить в апартаментах мужа ей не доведется; она давно ждала чего-то подобного, что изменит ее судьбу…

Прокла закончила кормление маленькой дочери и положила ее в кроватку. В это время появился человек, которого она меньше всего ожидала, и желали видеть. В комнату вошел декурион Луций. Зная, что он в свое время помог легату Клавдию отправить в заточение Пилата, Прокла инстинктивно взяла малышку на руки и прижала к груди.

На этот раз грозный декурион был не похож на самого себя: он выглядел подавленным и долго мялся, прежде чем начать речь:

– Не беспокойся, Прокла, я не причиню зла тебе и твоему ребенку. Однажды я плохо поступил с твоим мужем, исполняя приказ начальника. Теперь не хочу повторить свою ошибку в отношении его жены. Твой муж…

Луций замолчал – точно так же, как двумя неделями ранее Саломия долго не решалась передать ей черную весть, но и не могла обманывать подругу.

– Говори, – произнесла женщина. – С ним что-то случилось?

– Его больше нет. Тиберий приказал казнить Понтия Пилата.

Женщина отреагировала на событие, о котором ей уже сообщила Саломия, более неистово, чем ожидала сама. По правде, она, после слов Саломии, оставляла маленькую призрачную надежду; на сей раз официальный, можно сказать, источник погасил последнюю искру надежды. Прокла тихо вскрикнула и прижала девочку к себе, словно пытаясь ее защитить от вести, лишившей отца. Малышка от слишком сильных объятий матери проснулась и заплакала. Они так и плакали вместе. Наконец мать опомнилась и прошептала:

– Прости, Мария, я сделала тебе больно.