Хитон погибшего на кресте

Пилат вспомнил, что он толком не мылся с дороги. Он любил баню, и даже купальню в иерусалимском дворце приказал перестроить по своему собственному проекту. Но теперь прокуратор чувствовал, что любезность Тиберия ему может дорого обойтись. Еще не понимая, в чем подвох, Пилат попробовал отказаться. Он даже соврал слуге, хотя очень не любил этого делать:

– Передай императору мою огромную благодарность. Я не хочу причинять беспокойства, так как не далее как вчера пользовался настоящей римской баней…

– Все уже готово для дорогого гостя, – не терпящим возражений голосом произнес слуга и добавил: – Своим отказом ты разозлишь Тиберия. И плохо придется всем – не только тебе.

– Хорошо, – произнес Пилат, – сейчас соберусь. Ты меня проводишь?

– Конечно. Я подожду тебя за дверью.

«Хитон!» – словно молния, мелькнула мысль. «Что же делать?» – в растерянности продолжал думать Пилат. Вариантов не было никаких. Снять его придется в любом случае. Чтобы как можно дольше не расставаться с любимой одеждой, прокуратор отправился в терму в хитоне.

У самой двери бани слуга спросил:

– Желает ли дорогой гость воспользоваться помощью рабов или рабынь во время купания?

– Нет. Я прекрасно обойдусь без помощи, – отказался Пилат.

В аподитерии Пилат разделся донага, бережно положив заветный хитон под ворох одежды. Прекрасно понимая, что спешка ничего уже не изменит, прокуратор неторопливо прошел все традиционные помещения римской термы: сначала теплую баню, потом горячую. В лаконике он задержался надолго. Пилат любил париться, а парилка императорской термы была великолепной. Острое обоняние всадника уловило приятные запахи кедрового леса и кипарисовой рощи. Ароматы подавались вместе с паром, сменяя друг друга. «Императору в его возрасте, пожалуй, это ни к чему – едва ли он посещает парилку», – подумал Пилат.

Жар становился все сильнее и сильнее. При вдыхании, казалось, огонь обжигал легкие. Внезапно Пилату вспомнились события 2-й Пунической войны: о них рассказывал учитель в детстве. Риму тогда приходилось туго. Жители Капуи перешли на сторону Ганнибала; всех римлян, оказавшихся в городе, они заперли в бане и топили ее до тех пор, пока пленные не задохнулись от жара.

«Не уготовил ли мне изобретательный старик подобную участь», – предположил Пилат и тут же проверил свою мысль. Но массивная дверь лаконики открылась без каких-либо усилий. Вместе с тучей пара он покинул самое жаркое помещение термы и с головой окунулся в бассейн с холодной водой.

Пилат вышел в аподитерий и первым делом бросил взгляд на стопку своей одежды. Она лежала точно так же, с такими же складками, как была оставлена им самим. Это успокоило Пилата, однако ненадолго. В следующий миг прокуратору показалось, что стопка одежды стала меньше. С замиранием сердца, мокрыми руками он схватил тогу и поднял вверх…

Хитона нигде не было. Пилат давно осознал, что несет с собой пропажа драгоценной одежды. Он был не одинок в этом хитоне, когда стоял перед Тиберием – лицом к лицу, в нем он мог рассчитывать на помощь невидимого Покровителя. Теперь, лишившись защитной одежды, нечего было надеяться на неожиданное проявление человеческих чувств со стороны Тиберия. Как ни странно, страха не было, осталось лишь сожаление об утрате самой дорогой его сердцу вещи.

Он молча оделся и покинул терму.

– Все ли было хорошо в терме? – участливо спросил слуга.

– Благодарю, все великолепно, – ответив Пилат как можно бодрее. Он даже не заикнулся о пропаже, понимая, что нет смысла обвинять в воровстве императора.

В тот день Понтия Пилата никто не беспокоил. Лишь слуга три раза принес пищу – и это был единственный человек, которого видел бывший прокуратор. (Пилат уже не сомневался в том, что лишился своей должности.) Он не пытался покинуть свою комнату: хотя это ему и не было запрещено, но у дверей неусыпно стояли два стражника. С наступлением темноты Пилат лег спать.

Он явился, едва сомкнулись веки.

– Я потерял Твою одежду, Господин, – признался Пилат.

– Тебе она не нужна. Сила в тебе, а не в ней. Ты ее обрел, и теперь ничто не страшно. Кто победил себя, тому принадлежит Мое царство.

– Больше Ты мне не поможешь… – то ли спросил, то ли подвел итог римлянин.

– Нет необходимости. Я прихожу к тем, кто верит в Меня и не может сам найти выход. Ты сильный, ты знаешь свой путь и не нуждаешься в помощи.

Пилата разбудили среди ночи, когда был полный мрак. Стражники с факелами проводили его к Тиберию. При свете жаровен изуродованный старостью и болезнью лик императора был поистине ужасен.

Тиберию стало намного хуже. Император находился в плену одного из тех приступов болезни, которых так боялись подданные. Больной старик испытывал едва переносимые муки, он чувствовал свой близкий конец и ужасно хотел жить. Он страстно желал чуда, хотел снова быть молодым, сильным. Хуже всего, император был уверен, что именно Понтий Пилат лишил его этой возможности.

– Ты все мне врал про хитон, – с ненавистью промолвил император.

– Меня он спасал не единожды.