Хитрец. Игра на Короля

Последние события вылились в Стране Господ в пикет голодных и недовольных, высыпавших на главную площадь Найтерины. Они вынесли с собой транспаранты с надписями «Почему мы слабеем?», «Когда это закончится?» и «Олухи у власти!». Правда, протестующие успели всего лишь пару раз потрясти табличками в воздухе, прежде чем были вероломно разогнаны силами полиции. По столице прокатилась волна арестов, и освещение в допросных не затухало еще несколько дней.

Хитрец нашел меня в Этидо 16 ноября 889 года, в тот момент, когда я ехала к модистке за теплым пальто. Он долго выслеживал меня и на одном из поворотов запрыгнул в экипаж. Выглядел Хитрец мрачнее самой темной ночи в году.

Я крикнула извозчику, чтобы тот не пугался, ибо новый пассажир – это приятель, которого я собиралась забрать по дороге. Тот неслышно, но мерзко ухмыльнулся, подумав, что это непременно мой любовник, и я отчетливо почувствовала это. Подумать только, ведь он, маленький извозчик, участвовал в большом светском скандале! Серая и скучная жизнь его заиграла новыми красками.

Твердо решив, что этот тип станет единственным, кто сегодня осмелился усмехаться при мне и ерничать, я вперила испытующий взгляд в Фойерена. Молчание мое оказалось выразительнее любого вопроса, и курьер счел нужным оправдаться.

– Я же должен зарабатывать на хлеб и развозить послания, – заявил он таким сильным и низким голосом, что в нем почти невозможно было узнать прежнего Хитреца.

– А удосужиться нас предупредить? – напала на него я. – Мы думали, что ты выдал нас, и я, черт возьми, собиралась придушить тебя шнурком!

– Незнание – ваше алиби, – с горячностью бросил спутник – и крикнул извозчику о том, что мы меняем маршрут.

Теперь мы ехали к отелю мадам Делорм.

Большую часть времени, что он проводил подле нас, месье Алентанс был сдержан, но теперь лейтмотивом его настроения была ярость, которая прорывалась наружу сквозь все баррикады из этикета и хорошего тона. Так мы и ехали по заиндевевшим улочкам Этидо: недоброжелательно настроенная княгиня и неизвестно чем раздраженный Хитрец.

Причина его раздражения открылась мне двадцатью минутами позже, когда Годелива открыла дверь и, пригласив нас в апартаменты, предложила чаю. Ассимилировавшись с мирской жизнью Найтерины, бывшая Архимаг стала выглядеть и чувствовать себя куда лучше – хотя, конечно, опытные врачи говорили бы здесь о влиянии психосоматики. Далекая от расследований, чародейка пребывала в спокойной уверенности, что Хитрец напал на след преступника, укравшего способности Ядовитых магов, и тотчас же пустился по нему, – и потому совершенно побледнела, когда Алентанс поведал об истинных причинах своего отсутствия.

– Это не мой выбор, но я не могу отказать. Прости меня, Годелива, – сказал ей Фойеренгер, неосознанно разрушая ногтями прекрасную, цвета пряного эля, обивку кресельной ручки. – Если сможешь, прости.

Лицо и шея Годеливы вмиг окрасились в густой красный, а выражение лица стало напоминать страдальческие мины латунных голов, которыми иногда украшают интерьер мистически настроенные горожане.

Дрожащая рука ее отставила расписную фарфоровую чашечку. Чародейка подскочила к Хитрецу, и мгновением позже громкий звук пощечины поразил пахнущую шеллачной политурой[55] тишину. На щеке Фойерена тут же налилась отметина, но он лишь склонил голову, даже и не думая защищать себя.

– Мерзавец! – издала хриплый вопль Годелива. – Подонок!

– Одельтерец, в первую очередь, – поправил ее Хитрец. – И у меня есть обязательства перед государством и перед собственным прошлым. Но не думай, что мне не больно было делать этот выбор.

– Ты обещал! Ты же обещал! Твои обещания ничего не стоят! – почти плакала чародейка и не находила места беспокойным рукам. – Помяни мое слово, Фойеренгер Алентанс, если хоть один из этих людей умрет до того, как ты начнешь что-то делать…

Я сидела, сложив руки в замок, и молча наблюдала за сценой. Мне нельзя было вмешиваться, но я предпочла остаться на тот случай, если ярость возьмет над Годеливой верх. Глупо было думать, что мы с Хитрецом смогли бы успокоить великую чародейку, решившую без суда и следствия устранить предавшего обеты дельца. Но Фойеренгер не предпринимал попыток побега, а значит, был уверен в том, что мадам Делорм контролировала свои порывы.

– Я напишу Костолому. У него великолепный ум, он старше и опытнее меня и может развернуть следствие, пока меня нет в Одельтере. Я обещаю приступить к делу магов сразу же, как только вернусь из Города Души, – голос Фойерена был спокоен, дабы не подначивать злобу Годеливы. – Секундант намекнул мне, что…

– Секундант не может знать! – перебила его чародейка. – Он – отступник!

Месье Алентанс не любил магов, но более всего из них он не переносил отступников. Однако даже при всей неприязни к Секунданту он не мог называть этого человека столь громким словом и применительно к нему употреблял эпитет «независимый».

– Но он чувствует в тысячу раз лучше меня. И без его усилий я не стоял бы перед тобой сейчас. Тебе следовало бы примириться с этим.