Хитрец. Игра на Короля

– …отомстить? – подхватил Чьерцем. – Ты правда думаешь, что таким образом он мечтал с кем-то рассчитаться?

– Не так, – поправил его Фойерен. – Мечты – это хорошо. Они не могут быть плохими и нечистыми. К примеру, ограбить банк – не мечта, а искореженное средство достижения цели. А мечта – это жить хорошо. Поэтому наш преступник не мечтал… Он был ослеплен яростью.

– И решил выразить клокотавший в нем гнев в столь поэтичном сравнении с огнем? – вклинилась в разговор я.

– Возможно, – усмехнулся Фойерен.

– Но ведь существуют маги, которые в совершенстве владеют пламенем? Мастера огня?

Хитрец усмехнулся еще раз.

– Магов много, мастеров магии – нет, – презрительно ответил чародей. – Чистых магов огня нет. Есть элементалисты, которых я презираю. Как, впрочем, избавителей и разделителей.

Еще несколько недель подряд Чьерцем безустанно твердил о том, что в этот момент мою удивленную мину надобно было запечатлеть на фотографии.

Хитрец, видя мое искреннее замешательство, сжалился.

– Магия делится на несколько специализаций, – объяснил он. – Колдовство Разделения разрушает материальный мир, Искусство его создает, Иллюзия обманывает разум, Избавление лечит недуги, Элементализм использует стихии.

И каждое магическое воздействие сродни случаю, вспомнила я. Магию было очень сложно объяснить до появления теории вероятностей.

– Значит, этот маг – элементалист. И где ты станешь искать его, Хитрец?

– Среди отступников, – вяло отозвался Фойерен. – Но лезть в дела магов – клятое дело. Даже само Тайное ведомство не разыщет и трети ренегатов.

– Так разве Фье-де-ля-Майери не ведет их учет?

– Нет, конечно же.

– Возиться со всякой рванью! Подумать только! – Васбегард обиженно затряс головой. – Отступники обычно приходят из трущоб… и возвращаются туда же.

– Ну, будет, – усмехнулся Фойерен. – Самого-то в какой деревне нашли?

Чьерцем Васбегард выбросил в сторону Фойерена недвусмысленный грубый жест, предлагающий Хитрецу дважды зашить рот шерстяной нитью.

Васбегард никому не рассказывал о собственном детстве – отчасти потому, что и сам плохо его помнил. Только один отрывок, проявляясь, будто яркая вспышка, не давал Чьерцему заснуть по ночам.

Воспоминание о том, как в его селение пришли маги.

Их было четверо – трое мужчин и одна женщина. Он помнил их дорогие, тяжелые шубы, изящные кожаные перчатки и запах терпкого парфюма. Незваные гости зашли в дом, и высокая женщина с пепельно-графитовыми волосами, главная среди них, вложила что-то в руки его матери – слабой, непомерно худой женщины в старом, замызганном чепце. Затем госпожа взяла за руку пятилетнего Чьерцема.

– Сегодня ты идешь с нами, – с улыбкой сказала она мальчонке.

Тот вгляделся в ее глаза: добрые и строгие одновременно, они были разного цвета, один – оранжевый, будто у Ядовитых людей, о которых рассказывала ему матушка, а другой – зеленый.

Чьерцем совершенно не понимал, что происходит.

Но в ту ночь, когда он родился, в университете города Лоэннлиас-Гийяр трубили о необыкновенном магическом всплеске – это было двадцатого декабря, в самую темную ночь в году. В ту же ночь на срочно созванном Консилиуме Архимаг сказала, что заберет ребенка к себе, – а потом ждала целых пять лет, чтобы это сделать.

Всю жизнь Годелива не выносила маленьких детей, а после ночи магического всплеска втайне надеялась, что мальчик погибнет, не прожив и года. Но тот выжил, окреп и зарекомендовал себя смышленым малым – и Первая чародейка, прибыв в деревню Чьерцема, даже не спросила у его матери дозволения на отъезд.

Ведь мальчик с рождения принадлежал им, величественным магам Фье-де-ля-Майери.

Уже через четверть часа с момента их визита Васбегард, вымытый, одетый в городской костюмчик и закутанный поверх него в такой же, как у чародеев, меховой плащ, ехал в экипаже – настоящем, дорогом экипаже, что тянули чистокровные десаринайские лошади! Повозка увлекала его далеко от дома, далеко от бедной матушки. Несчастная женщина почти ослепла от слез, которые выплакала над пузатым мешком золота, оставленным ей взамен единственного, незаконнорожденного сына.

Теперь ее сына растила Архимаг, и Чьерцем никогда уже более ни в чем не нуждался – ни в деньгах, ни в мирской морали.

Когда мальчику исполнилось пятнадцать, Годелива передала ему предсмертную записку матери. Та написала ее, прежде чем повеситься. «Я знаю, откуда у тебя это, мой сын, – матушка Васбегарда старательно выводила единственные слова, написание которых она разучила за эти годы; и капавшие на бумагу слезы размазывали купленные на последние деньги чернила. – Это все от твоего отца. Он не был парнем из соседней деревни. Он был самим Духом Бездны».

В университете поползли шепотки, что после того, как Чьерцем узнал о смерти родной матушки, он помутился рассудком. Но люди оказались неправы: это случилось, когда месье Васбегард понял, что забыл ее имя.

* * *

– Все связано!

Возглас старика был громок, уверен и беспрекословен. Кавиз Брийер, чье спокойствие, сдобренное свежей чашечкой чая, было нарушено столь жестоким образом, обжег себе горло.