На следующее утро Фойерен и сам, ухитрившийся простыть из-за открытых ненадолго окон, проснулся совершенно разбитым. «У тебя пристрастие такое – болеть?» – качала головой Джасин, заваривая ему прихваченный с собою в Цесс травяной чай. «Нет, – отвечал ей хриплым голосом Хитрец. – Это лишь мерзкое стечение обстоятельств».
Вместе с чаем он послушно принял какие-то микстуры, от которых проспал до обеда и, проснувшись, вновь обрел способность думать.
Глава 2
Нефилим
В сердце одельтерского города Этидо каждый день снует бесчисленное множество людей: по делам или от безделья, для забавы или успокоения. Они смешиваются с толпой и быстро теряют лица. Одинаковые шляпки и ботинки, все те же мысли, маршруты под одну стать… Даже судьбы их похожи до отвращения.
Но есть среди них такие, кто одним лишь видом заявляют о своем отличии. Неправильные, ненормальные, вряд ли они способны хоть на минимальную мимикрию, даже форменная одежда не вклинит их в ряды равных. Они противопоставлены всему, они – холодное дуновение ветра в жаркий день. Но случайная встреча с ними ценна, как стылые осенние вечера: когда холодно, возрастает значимость тепла.
Он – один из них. Он – не тот, с кем ищут встречи добровольно. Он наполовину благословен и в той же мере проклят. Бледная кожа, квадратная челюсть, бесцветные губы, прямой нос, ниспадающие на плечи жесткие кольца черных волос – во всем его обманчиво болезненном облике угадывается старомодная стать, результат кровосмешения предков. Врачи с детства твердили ему про астению и нарушение кроветворения, давали бесполезные советы и не понимали главного: этот человек не мог существовать в ином обличье.
Темно-зеленые глаза – тусклые, с примесью грязи. Большие, с припухшими веками, они могли быть красивы, если бы взор их не был так тяжел. Говорят, что
Он пришел в этот мир ясной зимней ночью. Он был невинен и чист, как и все мы в первые секунды нашей жизни, но родился на алтаре порока. Серебристо-белая луна осветила его появление своим божественным светом, но старая повитуха коснулась его грязными руками, а затем его подхватила и собственная мать, руки которой были тоже по локоть в крови.
– Он никогда не станет моим ребенком, – прошептала Эстель Варроу. – Он – сын Озаряющей, что глядела на меня в ту ночь, когда я просила его.
– Так воздай ей почести и нареки его должным образом, – сказала ей баронесса Валеста, уже древняя старуха. – Пусть мальчик принадлежит
Эстель ждала следующей полуночи, чтобы, взяв ребенка на руки, выйти с ним из дома в сад и встать под тусклым светом полнолуния.
– Наследник семьи Варроу будет носить имя Льенар Фольтин, наследник Бледной Луны. Благослови его, стань его второй матерью и береги его от беды так же, как охраняешь других своих детей.
Таковы все сыновья Бледной Девы – в них сливаются воедино черное и белое, свет и тьма. У Эстель Варроу не должны были появиться дети, но упрямство ее изменило предначертанное. Младенец, безразличный к ночному одельтерскому морозу, спал на ее руках.
«Старые боги – сильные покровители. Они – воля и желания наших предков, таящиеся в полутьме. И они всегда будут сильны, – думала баронесса Эстель. – Я не боюсь. Пускай же он ничего не боится. Я никогда не приведу его в церковь Всеведущих. Они не заставят его пройти через горнило бедствий».
Это было двадцать девять лет назад. Неизбежное течение времени растворялось в сонме неминуемых событий, страданий и радостей. Но каждый год выдавался несчастнее другого – состояние таяло на глазах, преставилась баронесса Валеста, погибла мать Лунного Наследника, а совсем недавно умер и старый барон.
Льенар Фольтин Варроу вырос странным и нелюдимым. Говорил он мало, в свет выходил редко, и в обществе составили теорию о том, что мать прижила его от кого-то из людей Мрачного Рассвета. С юности баронет не посещал бордели, вино позволял себе лишь пригубить, не брал в руки карт и распродал всю отцовскую коллекцию редких трубок. Вместо этого Льенар обзавелся другим паноптикумом[65]
, состоявшим сплошь из дорогих тростей с шафтами[66] ценных пород дерева и с начищенными металлическими ручками. В тростях он действительно нуждался: ведь в возрасте девятнадцати лет баронет по нелепой случайности упал с лестницы и сломал бедро, и, как ни старались и ни бились над ним врачи, кости срослись неправильно. После этого случая Льенар стал еще молчаливее, но запретил посылать за чародеями, способными избавить его от новообретенного уродства.Сопереживающие (главным образом молодые дамы) вздыхали: дескать, такой молодой, складный да ладный – и уже хром. Тем не менее брачных предложений барону не поступало: никто не хотел родниться с дважды вдовцом.