Хитрец. Игра на Короля

Да, на любовном поприще провидение приготовило ему печальную участь. В двадцать пять он женился в первый раз. Тихая, молчаливая и болезненная жена подхватила чахотку и через несколько месяцев покинула этот мир. Забрала она с собой и часть сердца Варроу. С тех пор он впал в кошмарную меланхолию, а взгляд его приобрел воронью резкость. «Хоть не оставила нам слабых наследников, Всеведущие меня прости», – сказал старый барон своему другу в день похорон болезной. О словах его стало известно Льенару, и с тех пор между отцом и сыном началось неодолимое отчуждение.

В двадцать семь молодой Варроу вдруг необыкновенно влюбился и взвалил на себя груз брака во второй раз. Вторая его жена все время улыбалась и смеялась, а хрупкость ее сводила Льенара с ума. Девушка эта, слишком молодая, слишком веселая, была для него самой жизнью. Так продолжалось полтора счастливых года, и за это время охладевший некогда Варроу был до исступления счастлив.

Пока не нашел ее в петле. Еще живую.

В тот день она долго плакала у него на руках, говорила, чтобы Варроу покинул ее, что не может жить с ним. Она видела в нем лишь черствого, неразговорчивого мужчину, который подавлял ее молодость. Она не могла изменить супруга, как бы ни любила. Да и любила ли она его на самом деле? Закрывая глаза, она всегда представляла того – первого. С которым у нее были связаны воспоминания о тех счастливых событиях… что никогда не происходили наяву.

Варроу не знал, как помочь своей жене, и потому купил для нее восхитительного белого котенка, который скоро превратился в большого упитанного кота. Это было удивительное животное: он разбрасывал бумаги, раздирал в клочья дорогие подушки, раскидывал землю из цветочных горшков, ловко удирал от охотившихся на него слуг. Иногда и вовсе пропадал на пару недель, повергая молодую баронессу в безмерное беспокойство. Животное это забирало две трети всей любви, что жена Льенара давала этому миру.

Но кот стал лишь отсрочкой.

Она не смогла отпустить первую любовь, а Льенар Варроу не смог отпустить ее. Не смог отпустить и после того, когда нашел ее тело в их красивой керамической ванной – бездыханное тело с перерезанными венами. Красивое молодое тело в окрашенной кровью ночной рубашке. Мертвое. На этот раз он не успел.

Варроу с легкостью подхватил ее – промокли, пропитались розовым рукава его рубашки, с тела хлынула густыми потоками вода. Тяжело хромая на одну ногу, Льенар отнес жену на супружескую постель – ту самую, где она не познала счастья.

Там, у остывающего тела, он позволил себе опуститься на колени и, приложившись лбом к ее тонкой руке, застонать. Два дня он ничего не видел – и никого не подпускал ни к себе, ни к ней. Он все держал ее за руку, заботливо поправлял длинный рукав, закрывающий некрасивые порезы. До тех пор, пока могильщики не попросили его отойти, чтобы закрыть крышку гроба. Как они могли оставить ее, святую, на холодном и мокром осеннем кладбище? Как можно было опустить ее гроб в могилу, которую так предательски наполнила вода?

Подняв покрасневшие глаза к небу, Льенар Варроу вцепился руками в крышку гроба и кричал, кричал… И гостям казалось, будто старый ворон оплакивает свою любовь хриплым, отчаянным карканьем. Скорбный Ворон. С того октябрьского дня его редко называли по-другому.

Возвратившись с похорон, Варроу схватил листок и, бледный, почти бессознательный, записал ослабленной рукою:

Притянута за уши честность,
Губительна каждая роль.
Все больше горчит неизвестность,
Все радостней кажется боль.

21.10.88 Высокомерия

Слова эти, попадая на бумагу, забирали страдания. Помогали сохранить рассудок. Ведь Льенар переживал такую скорбь, на которую были способны совсем немногие…

С момента смерти второй жены Варроу считал свою персону свободной от обязанности быть женатым. Он вновь отринул чувства, потерял способность к искренним улыбкам, громкому смеху, к тому, чтобы испытывать многие радости и желания. И в своей аскезе[67] обрел нечто новое: удивительную, стойкую мораль. Та вела его за собой, как мудрый полководец, придавала ему силу духа и веру. Отныне Варроу знал, что, беспритязательный, он находился на голову выше других. Мораль его не приравнивалась к скромности – это были строгость и дисциплина, высокие ставки на себя и других, непримиримость к ошибкам и деятельность в работе. И пусть Варроу держал себя в рамках приличий, частенько он все же был высокомерен, ибо людям, знающим о своем умственном преимуществе, естественно вести себя иногда подобным образом.

Но теперь Льенар не был так несчастен. Ведь он вырастил силу из своего горя, как мифическая птица феникс возрождается из собственного пепла. В бароне проявилась другая, непоколебимая суть: желание властвовать, побеждать, завоевывать. Правда, настолько же, насколько Варроу был силен, настолько он оставался слаб.