Хитрец. Игра на Короля

Эйкере снова чувствует каждый перелом, но разум его еще затуманен морфием – или чем обколол его в тюрьме хитрый врач? Кажется, Скольра никогда уже не будет способен мыслить трезво. Вокруг толпятся люди. На них прикрикивает чей-то бас, и фигуры их вытягиваются по обе стороны от носилок. У фигур нет лиц, они темны и высоки и, кажется, сейчас вырастут еще больше, чтобы сомкнуться над Скольрой в сплошной темный купол. Купол будет сужаться и становиться еще темнее, пока не раздавит его.

Бред. Все это бред.

Луч света – нет, уже не луч, уже целый поток проливается над его головой. Фигуры, прежде танцевавшие вокруг него, останавливаются. И снова прикосновение спины, теперь уже мягкое и аккуратное, к чему-то теплому, проваливающемуся под весом его тела. Над головой же – яркое солнце. А может, и не солнце вовсе, а какой-то неведомый далекий светящийся диск. Можно прищуриться, чтобы разглядеть…

Веко незаплывшего глаза моргает намного реже, чем нужно. Сам Скольра неподвижен и смирен, а вокруг него царят толчея и сумятица. Кто-то беспрестанно мелькает перед глазами, и многочисленное окружение шумит. Деловитые выкрики носильщиков скоро уступают место возгласам и восклицаниям.

– Даже собак не бьют, как били его… – сокрушается высокое женское сопрано.

– Расступитесь, мне надо осмотреть его, – шаркает старческий голос.

Он влечет за собой замолкание порядочной части толпы. Но через пару секунд толпа вновь смелеет.

– Он вытерпел все это?.. – выкрикивает дерзкий альт.

– Ему спасут ноги?.. – вновь причитает женщина.

– Расступитесь!

Подчинившись авторитету властного баритона, все голоса разом замолкают.

– Ты слышишь меня, брат? – повторяет тот же баритон, но теперь на порядок мягче. Но откликнуться на него Эйкере не под силу. Сознание Скольры беспрестанно мутится, от подступившей агонии партийца выворачивает наизнанку.

Однако голос Старшего был настойчив и приятен, он взывал к избитому и острым лезвием рассекал пучины агонии. «Теперь брат спасен», – говорил он. «А значит, имеет право жить», – додумал сквозь пелену страданий сам Эйкере. Теперь он – не просто оболочка без души, без мыслей, без рассудка. Он должен вернуться. Его жизнь вновь приобрела цель, она вновь значима: он среди своих, и он должен показать им, что даже при смерти нельзя сдаваться. Сам факт того, что Эйкере Скольра перенес все эти мучения, но не выдал своего брата, сделал его новым героем «Освобождения».

Наконец младший Скольра нашел в себе силы поднять руку, ударить ею о ладонь Старшего и сжать ее. Брат отчаянно ожидал от него этого жеста, и Эйкере, прочувствовав это, снова поступил так, как от него требовалось.

Теперь он не собирался умирать.

Глава 13 Случайности не случайны

Доргев Надаш всегда, недовольно морщась, рассказывал новым знакомым о том, каково ему было сохранить фамилию своих неудавшихся предков. Неудавшимися, строго говоря, они были лишь потому, что происходили с островов Тари Ашш, – и соберданцы, услышав это, все как один сочувственно кивали. Но терзаться Доргеву было не о чем: одельтерцами традиционно считали тех, чьи отцы и деды тоже родились на имперской земле. Через много поколений смешения с одельтерской кровью даже способная к удивительному самовозобновлению Ашши Саар отступила, и в Доргеве Надаш не осталось ничего Ядовитого: ни ярких оранжевых глаз, ни длинного носа с горбинкой, ни высокого роста, ни свободолюбивого нрава – только фамилия. Тем не менее ему невероятно льстило, что даже с такой отнюдь не положительно звучной фамилией он смог добиться реноме одного из самых уважаемых адвокатов в Собердане.

Знающие люди уважали его за то, что имя свое Надаш вырастил на честных методах ведения дел, а такая щедрость и в Одельтере, и в Собердане встречалась не так уж часто. Именно «честное» имя позволило адвокату по прошествии времени использовать и другие методы – не столь кристальные, но золотоносные.

Для Арденкранца Манеоры, знавшего о причастности Доргева к семье Боувер, такая встреча не стала неожиданностью. Напротив, доктор увидел в появлении Надаша спасительный знак и потому особенно радостно поздоровался со старым приятелем. Перед ним замаячила возможность получить пусть и короткую, но бесплатную консультацию адвоката, а этого Арденкранц уж точно не мог пропустить. И Доргев не возражал, ведь печальный и растерянный вид доктора Манеоры говорил сам за себя.

По предложению Надаша они вышли на веранду. Здесь их окружал раздетый, промерзший сад из покинутых деревцев и кустарничков, разбитый когда-то у мраморной статуи женщины с венком из плодов. Статуя эта олицетворяла осень и, завораживавшая когда-то своею красотой, теперь, забытая, прозябала в разводах и мертвом плюще.