Хижина дяди Тома

— Джим, позаботься о вещах, — небрежно бросил молодой джентльмен слуге, потом добавил, обращаясь к мистеру Вилсону: — Я бы хотел, побеседовать с вами по одному делу. Если вас не затруднит, пройдемте ко мне.

Мистер Вилсон молча последовал за ним. Они поднялись по лестнице и вошли в большую комнату, где взад и вперед носились слуги, заканчивая уборку. В камине уже потрескивал жаркий огонь.

Когда наконец они остались одни, молодой человек не спеша запер дверь, опустил ключ в карман, повернулся и, скрестив руки на груди, посмотрел мистеру Вилсону прямо в лицо.

— Джордж! — воскликнул тот.

— Да, Джордж.

— Неужели это ты?

— Я хорошо замаскировался, — с усмешкой сказал молодой человек. — Настой из ореховой скорлупы придал моей коже аристократический оттенок, волосы у меня покрашены. Как видите, никакого сходства с тем, кого разыскивают по объявлению.

— Джордж! Ты затеял опасную игру. Послушайся моего совета, брось…

— Я сам за себя отвечаю, — с той же горделивой усмешкой сказал молодой человек.

Заметим мимоходом, что по отцу Джордж был белый. Его мать, одна из тех несчастных девушек, которых красота губит, стала жертвой страсти своего хозяина и матерью детей, росших без отца. Внешность европейца и пылкий, неукротимый дух достались Джорджу от отцовского рода, считавшегося знатнейшим в Кентукки. От матери он унаследовал только желтоватый оттенок кожи да прекрасные темные глаза. Достаточно было ему слегка подкрасить лицо и волосы, и он превратился в настоящего испанца, а прирожденное благородство манер и осанки помогло ему без труда разыграть эту дерзкую роль — роль джентльмена, путешествующего со своим слугой.

Мистер Вилсон, человек добрый, но до чрезвычайности осторожный и беспокойный, «в полном смятении мыслей и духа», как говорит Джон Беньян, шагал взад и вперед по комнате, раздираемый желанием помочь Джорджу и боязнью преступить закон. Он рассуждал вслух:

— Итак, Джордж, ты совершил побег, ушел от своего законного хозяина. Ничего удивительного в этом нет. И в то же время, Джордж, меня огорчает твой поступок… да, весьма огорчает. Я считаю своим долгом сказать тебе это.

— Что же тут огорчительного, сэр? — спокойно спросил Джордж.

— Да ведь ты идешь против законов своей родины!

— Моей родины! — с горечью воскликнул молодой человек. — Я обрету родину только в могиле… и поскорее бы мне лечь в нее!

— Что ты, Джордж, что ты! Грешно так говорить. У тебя жестокий хозяин, слов нет… Да что там толковать — он поступает с тобой возмутительно. Я его не защищаю… Но разве ты забыл, что ангел господень повелел Агари вернуться к госпоже ее и покориться ей и что апостол Павел послал обратно Онисима к его властелину?

— Мистер Вилсон! Не напоминайте мне про Библию! — воскликнул Джордж, сверкнув глазами. — Прошу вас, не напоминайте! Моя жена истинная христианка, и я тоже приобщусь к лону церкви, если мне удастся убежать. Но призывать на помощь Библию против человека, который находится в таком положении, как я, все равно что отвращать его от религии. Пусть всемогущий бог выслушает меня и скажет, правильно ли я поступаю, добиваясь свободы!

— Твои чувства можно понять, Джордж, — сказал добряк, громко сморкаясь. — Вполне можно понять… и в то же время я почитаю своим долгом предостеречь тебя: не предавайся им! Да, сын мой, мне тебя очень жаль… Но, как сказано у апостола: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван». Надо принимать все, что посылает нам провидение, Джордж.

Молодой человек стоял, высоко подняв голову, скрестив руки на широкой груди, и горькая усмешка кривила его губы.

— Мистер Вилсон, допустим, что индейцы возьмут вас в плен, разлучат с женой и детьми и заставят до конца дней ваших мотыжить для них землю. Вы тоже сочтете своим долгом покориться этой участи? Да вы умчитесь от них на первом же попавшемся коне и скажете, что этого коня вам послало само провидение. Разве не так?

Старичок выслушал его, широко открыв глаза. Не обладая умением спорить, он все же на сей раз превзошел мудростью некоторых завзятых спорщиков, которым не мешало бы знать, что, если человеку нечего возразить, пусть лучше обойдет трудный вопрос молчанием. И теперь он попросту вернулся к прежним своим уговорам и продолжал их, поглаживая зонтик и расправляя на нем каждую складочку:

— Ты знаешь, Джордж, мое дружеское отношение к тебе. Все, что я говорю, я говорю для твоего блага. Так вот, по-моему, ты подвергаешь свою жизнь страшной опасности. Твой побег вряд ли удастся. Если ты попадешься, что тогда будет? Над тобой надругаются, изобьют тебя до полусмерти и продадут на Юг.

— Мистер Вилсон, я все знаю, — сказал Джордж. — Да, опасность велика, но… — Он распахнул плащ: за поясом у него торчали два револьвера и длинный охотничий нож. — Видите? Я готов ко всему. На Юг меня не удастся продать. Если дойдет до этого, я сумею отвоевать себе хотя бы могилу — шесть футов кентуккийской земли, которых у меня никто не отнимет.

— Бог знает, что ты говоришь, Джордж! Я просто в отчаянии! Неужто тебе ничего не стоит пойти наперекор законам своей родины?