Хладные легионы

На самом деле он выглядел в точности так же, как любой другой заброшенный имперский храм, который доводилось видеть Рингилу: камень цвета сливочного масла, контрфорсы зажаты между более новыми зданиями с обеих сторон, источены и изранены за множество веков солнцем, ветром и войнами, а после – городом, который вырос вокруг. Вблизи Рингил увидел надписи на тетаннском, высеченные на стенах в тех местах, где силы природы не тронули фасад: имена, оскорбления, примитивные версии клановых знаков, отрывки туалетных стишков. Ступив в тени у входа, он почувствовал вонь мочи.

Он посмотрел на беспризорника, который привел его сюда.

– Ты когда-нибудь был внутри?

– Нет, господин, – мальчишка кулаком вытер сопливый нос. – Здеся призраки живут. Демоны береговых племен.

Оба постояли немного, глядя на дверь, которая была приоткрыта.

Тени внутри сгущались.

Рингил оглянулся на залитую солнцем улицу, где стоял старший брат мальчика, держа поводья лошади и сердито таращась на любого, кто подходил слишком близко. На самом деле в этом не было необходимости. Килевой Ряд – тихая узкая улица, прохожие здесь встречались нечасто, а если кто и попадался, то оказывался благоразумным – не считая случайных взглядов, все старательно игнорировали долговязую фигуру в черном плаще с двумя спутниками-беспризорниками. Рингил пожал плечами, достал обещанную монету и поднял повыше, держа двумя пальцами.

– Ладно. Это за то, что показал мне дорогу. Получишь еще три, если будешь тут, когда я выйду и у моего коня все ноги окажутся на месте. Понял?

Лицо мальчишки озарилось радостью.

– Да, господин.

Рингил наклонился, чтобы оказаться с ним нос к носу.

– А если вас обоих тут не будет или с конем случится что-то плохое, да спасет Откровение ваши бессмертные душонки. Потому что больше ничто по эту сторону ада не сможет. Это ты тоже понял?

Беспризорник вытянулся во весь рост своих шести-семи лет.

– Конечно, господин. Обещание для меня закон, господин. Коню с нами будет безопаснее, чем если бы вы его оставили в императорском гареме.

«Прямо скажем, сомнительная безопасность, – проворчал похмельный внутренний голос. – Этому козлу Джиралу не стоит доверять то, в чем есть хоть одно отверстие».

Но он выпрямился и бросил мальчику монету, а мальчик поймал ее на лету, как рыба ловит муху. Потом беспризорник замер, руки в боки, и понаблюдал, как Рингил прижимает растопыренную пятерню к двери, легонько давит, проверяя ее вес. Очевидно, это было все, что мальчишка хотел увидеть, потому что он сразу поспешил обратно на солнце, к брату, оставив мечника со шрамом на лице одного среди теней.

Дверь была тяжелой, из кальдерного дуба, и Рингилу пришлось навалиться на нее плечом, всей тяжестью, чтобы сдвинуть более чем на пару дюймов по неровным, усыпанным мусором плитам. Она поддалась от второго толчка, с жутким скрежетом открылась на пару футов. Рингил опять ударился в нее всем телом, чтобы расширить зазор, а затем проскользнул внутрь. Пара лучей солнечного света последовали за ним, коснулись плаща на плече, а потом отстали.

Истертые плиты пола, тонкие колонны поддерживают потрескавшуюся и провисающую крышу. Ни убранства, ни покровов не видать, лишь холодная каменная тишина окутала все вокруг, как чехол от пыли. Солнечный свет проникал внутрь тут и там сквозь решетчатые световые люки в крыше или щели, и там, где он касался пыльного пола, полыхали пятна, такие яркие, что казалось, они тлеют. Если Рингил смотрел на них слишком долго, разглядеть детали во мраке становилось сложнее.

Он перестал это делать. Позволил глазам привыкнуть.

Впереди во мраке виднелся каменный алтарь, длинный и приподнятый, словно похоронные дроги. За ним возвышалась каменная перегородка с богатой резьбой: вдоль верхней части она была решетчатая, в подражание световым люкам, но почти все остальное пространство занимал барельеф в виде вереницы фигур. Рингил приблизился к ним между падающими с крыши лучами солнечного света; хруст пыли и мусора под ногами порадовал. В этом месте с его резким контрастом между пылающим светом и мрачными тенями тишина казалась материальной и слишком тяжелой для похмельной головы. Рингил шел, словно в легком трансе, по приподнятой каменной дорожке, которая раньше явно была центральным проходом к алтарю.

Дойдя до него, он театрально остановился, повернулся лицом туда, откуда пришел, и раскинул руки крестом.

– Есть кто дома?

Эхо его голоса затихло, будто безуспешно попытавшись выбраться наружу через одно из окон в крыше. Вообще-то он собирался крикнуть громче. Он задал этот вопрос в шутку, но эхо прозвучало без тени иронии – так, словно Рингил был обычным прихожанином, призывающим своих богов.

Он поморщился. Опустил руки.

«Все прояснится, Гил. Ну да, конечно».

Сзади захрустел мусор под чьими-то ногами.

Он резко повернулся, вскинув руку к эфесу Друга Воронов. Нахлынуло горячее желание кого-то убить, наполнило внутренности и каждую мышцу. Старый танец, прогоняющий неопределенность в голове.

Никого.