Хлеб печали

- Кто-то должен остаться, чтобы охранять людей от зла, и я не готов пустить дела на самотек, - задумчиво сказал наставник. – Но, по-моему, мы окончательно доконали Эрнста-Хайнриха разговорами, - он отряхнул с пальцев крошки и поднялся. - Я дам тебе пару дней на поправку, а потом мы поговорим о будущем в деталях. Не забудь главное – ты не один.

Барон тоже встал, и Эрнст-Хайнрих, глядя на них обоих, кое-как поднялся, опираясь на стол.

- О деньгах не беспокойся, - добавил наставник. – Я обо всем позабочусь.

Он слегка сжал плечо Эрнста-Хайнриха на прощание.

- Надеюсь, ты останешься со мной, несмотря на перемены. Мне бы этого очень хотелось.

Эрнст-Хайнрих наклонил голову в знак согласия, и наставник отпустил его.

- Одна вещь из тех, что написал доносчик, правдива, - внезапно подал голос барон. Набычившись, он держал руку на шпаге, словно чуял опасность. – Какая – не скажу, поломайте себе голову на досуге.

- Я понял, - медленно подтвердил Эрнст-Хайнрих. – Хорошо, я подумаю.

- Письмо я забрал себе, - добавил барон. – Полагаю, у меня оно будет в большей сохранности.

Второе «хорошо» Эрнста-Хайнриха прозвучало куда как мрачней, и наставник еще раз ободряюще сжал его плечо, прежде чем уйти. Когда он остался один, то немедленно лег, чувствуя, как темная комната с закопченным потолком вращается вокруг своей оси. Ему показалось, что его будто затягивает в водоворот, над которым он не властен. Папский эдикт означал то, что теперь ему нет места в церкви, если он не получит сан, и рушилась его давняя мечта. Нет, он мог быть телохранителем при кардинале или же исполнять поручения его святейшества, но все это было не то, слишком мирское, лишенное близости к Богу, и он перевернулся на живот, уткнувшись избитым лицом в прохладный край матраса.

***

Через несколько дней он уже окреп настолько, что мог есть твердую пищу. Капитан прислал ему любезное письмо (в котором, впрочем, явно читалось, что он писал его, скрежеща зубами), где извинялся за то небольшое недоразумение, которое между ними произошло. «Барон фон Ринген убедил меня в том, что ваши разногласия улажены, но больше всего я рад, что вы оставили свое занятие, которое мне, как человеку, привыкшему выполнять свой долг, всегда представлялось лишенным чести, и, я не побоюсь этого слова, даже несколько подлым. Я имел несчастье столкнуться с людьми, подобными вам, и потому несколько переусердствовал, когда требовал от вас отпустить барона». Слова «оставил свое занятие» Эрнст-Хайнрих прочитал несколько раз. Да, наставник действовал быстро и не колеблясь. Он уладил дела с охотниками, выплатив им долг и жалование, и каждый из тех, с кем Эрнсту-Хайнриху доводилось охотиться бок-о-бок, пригласил его выпить за здоровье Папы и Императора, а также за будущее. Многие из них собирались отправиться на границу, где нужны были солдаты; то и дело там происходили стычки с турками, и люди смутно говорили о новой войне. В мире, как повелось испокон веков, было беспокойно, но и внутри себя Эрнст-Хайнрих потерял то, что помогало ему держаться на плаву, стержень в душе, и его несло в никуда, в неизведанный океан на краю света, где солнце и луна делали круг, чтобы взойти на следующий день, а вода падала в Божьи пределы, чтобы вернуться дождем в море.

О будущем наставник с ним больше не заговаривал, заметив, что этот разговор подождет, и вместо того попросил составить ему компанию – он и его слуга направлялись в соседний городок Визеншталь, куда их пригласил барон фон Ринген.

- Будет ли мне удобно сопровождать вас? – спросил Эрнст-Хайнрих, слегка разочарованный этими попытками свести их вместе. – Мне не хочется произвести впечатление, что я напрашиваюсь на его гостеприимство.

- Не говори глупостей. Иной раз твоя щепетильность граничит с гордостью, а гордость – смертный грех, ибо она сеет раздор между людьми. И тебе, и барону нужно время, чтобы приглядеться друг к другу… До того, как дойдет до настоящего дела, - наставник испытующе взглянул на него и подал ему потрепанную шляпу. – Надевай и идем.

- Я решил, что тебе удобно будет считаться его телохранителем, чтобы никто не заподозрил, отчего вы всегда вместе, - сказал наставник уже в карете, где слуга не мог их слышать; впрочем, последний был надежным человеком, и за неделю, пока наставник был здесь, он не проронил и пяти слов. – Возможно, случится так, что тебе придется представляться другим именем, и ты должен быть готов быть тем, кем тебя хотят видеть… Но не охотником.

- Жаль, - искренне сознался Эрнст-Хайнрих. – Охотником быть проще.

- Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты им был. Я видел не раз, как гасла Божья искра у людей, которые забывали о своем предназначении, и они позволяли своим слабостям взять над ними верх, потому что проще пойти у них на поводу. А потом, через много лет – к твоему счастью, ты еще достаточно юн, чтобы не испытать этого, - они обнаруживали, что находятся в кромешной тьме, и им нечего делать и некуда идти, и все, что оставалось делать – так это гадать, как так могло получиться. Страшное дело.