Хлеб печали

- Значит, барон даже спас тебе жизнь… Впрочем, давай-ка лучше возблагодарим Господа за еду, которую он сегодня нам послал, - наставник тонко улыбнулся. Губы у него были сухи и обветрены с дороги. – А потом перекусим. Я видел, на кухне готовят чудесный крепкий бульон с кореньями. Судя по тому, как едва открывается твой рот, и что ты едва выговариваешь большую часть звуков, это единственная еда, которая будет тебе сейчас на пользу. Несмотря на то, что сегодня среда, постный день.

- Но…

Наставник остановил его одним взмахом ладони. Он взял дело в свои руки, и неуютная доселе комната преобразилась – очаг был растоплен, разворошенная постель прибрана, а на столе вместо куцей кривой свечи в деревянной плошке оказался бронзовый подсвечник. Даже дождь за окном стал звучать уютней, и Эрнст-Хайнрих наконец-то успокоился.

Бульон в дымящейся плошке оказался пряным и вкусным, и он даже не упрекнул себя за то, что ест мясо в постный день. Наставник почти не ел, и ломоть серого хлеба крошился в его руках, оставляя под столом обильную пищу для мышей и тараканов. Он ушел в себя, и Эрнст-Хайнрих опять, как много раз до этого, с легким благоговением подумал, что вряд ли когда-нибудь достигнет такой аскезы и святости, как его учитель.

- Не сотвори себе кумира, - неожиданно заметил наставник. Теперь он прямо смотрел на Эрнста-Хайнриха.

- Что? – растерянно спросил тот.

- Вспомнил твоего друга – того студента богословия, которого поймали, когда он уписывал за обе щеки десятую колбаску в университетском погребе во время Страстной Недели. Сейчас ты глядел точь-в-точь, как он, когда отрывался от чтения своей проповедь о воздержании, чтобы проверить, как к ней отнесутся его учителя… Жаль, что она не помешала ему проесть на следующий день все свои деньги в таверне.

- Да, жаль, - пробормотал Эрнст-Хайнрих. Он вспомнил своего румяного и громкоголосого приятеля, с которым они на удивление быстро сошлись, пока жили в одном городе. Тогда Эрнст-Хайнрих приехал, чтобы посмотреть на богословский университет, но вместо того, чтобы подобно человеку, не чурающемуся приличий, чинно расспросить лиц, облеченных властью, об обучении и о том, как юноша, у которого нет ни денег, ни единого рекомендательного письма от духовного лица, может стать одним из тех, кого воспитывают в лоне церкви, он неожиданно оказался секундантом в богословской дуэли. Румяный и громкоголосый юнец с волосами пшеничного цвета, бойкий и склонный к излишней риторике вначале ему совсем не понравился, и они даже успели насмерть поссориться в первые пять минут разговора; однако их быстро помирили, и Эрнст-Хайнрих не успел даже оглянуться, как они уже пили пиво в трактире. Да, тогда он еще пил пиво часто… Теперь его другу пророчили большое будущее, и он завоевывал сердца учителей и прекрасных дам своими вдохновенными проповедями.

- Он шлет тебе привет, - заметил наставник. – Надеется, что ты навестишь его, раз уж не пишешь.

Эрнст-Хайнрих вздохнул. В последнее время он был плохим корреспондентом. Тот внутренний огонь, который сжигал его, пожирал и его время.

Колокол на церкви пробил девять, и наставник подобрался. Он будто ждал, что с минуты на минуту что-то произойдет, и Эрнст-Хайнрих насторожился.

- Но как вы так быстро приехали? – спросил он. – Путь неблизкий…

- Я ехал не к тебе, - ответил наставник и наконец-то смахнул крошки со стола на деревянную тарелку. – Мне нужно навестить одного старого друга, чтобы поговорить с ним о делах. Впрочем, я взял на себя смелость и передал, чтобы он пришел сюда.

- Сюда?! Зачем?

- Тебе будет очень полезно с ним поговорить, поверь мне. Я давно знаю этого человека. Мы встретились сразу после войны, и он был из тех, чья помощь в нашем деле оказалась неоценима. Забавно, но после того, как кончаются большие сражения, и проходит первая эйфория от победы – ярко проявляется зло, которое существует бок-о-бок с нами. Зло, с которым не способны справиться мирские законы, ибо они несовершенны, – и я вовсе не имею в виду колдунов и ведьм, нет. Я помню, когда вернулся домой, еще не смыв сажи и грязи с лица, то первым, о чем я услышал, были грабежи в окрестностях… И никто не хотел и не мог ничего сделать с этими разбойниками, солдатами из императорской армии, которым некуда было возвращаться и незачем больше жить.

- И что вы сделали?

- Первым делом я хотел обратиться к герцогу, чтобы собрал свои войска и перевешал этих негодяев, но потом, одержимый мыслями о том, что даже в закоренелом мерзавце есть свет Божий, я решил действовать иначе…

Его перебил стук в дверь, и наставник прервался.

- А вот и мой гость.

Эрнст-Хайнрих почти не удивился, когда в дверь вошел барон фон Ринген, заняв собой добрую половину узкой и темной комнаты. За его спиной маячил слуга, который ждал указаний, но, получив несколько монет и указание сгинуть с глаз, немедленно скрылся. Теперь на лице барона не осталось и следа от былой насмешливости, он был мрачен, собран и хмур. Без лишних приветствий фон Ринген стянул с рук кожаные перчатки и уселся на табурет, который жалобно скрипнул под его весом.