Хлеб великанов

С Нелл дела тоже наладятся, так или иначе. Сегодня она прижалась к нему теснее, чем допускала раньше... Да, все в порядке, он уверен.

Он взбежал по лестнице в свою комнату. Там было темно. Себастьяна не было. Он

включил свет и увидел записку на столе. Взял ее. Адресована ему, почерк Нелл. Он

развернул.

Долго стоял. Потом осторожно подвинул к столу стул, поставил его очень точно,

как будто это было важно, и сел, держа записку в руке. Он прочел ее в десятый раз.

«Дорогой Вернон, прости меня — прости, пожалуйста. Я выхожу замуж за

Джорджа Четвинда. Я не люблю его так, как тебя, но с ним мне будет спокойно и

надежно. Еще раз — прости.

С любовью, всегда твоя Нелл.

С ним ей будет спокойно и надежно. Что это значит? Ей было бы спокойно и

надежно со мной. С ним — спокойно? Это удар... Как больно...

Он сел. Шли минуты... часы... Он сидел без движения, не в силах думать. В голове

шевельнулось: Себастьян чувствовал то же самое? Я не знал...

Он услышал стук в дверь, но не поднял глаз. Джейн он заметил только тогда, когда

она, обойдя стол, опустилась перед ним на колени.

— Вернон, дорогой мой, что такое? Я поняла, что что-то произошло, раз ты не

пришел на ужин.

Он машинально протянул ей записку. Она прочла и положила на стол.

— О Вернон, дорогой мой...

Ее руки обняли его. Он сжал ее — так испуганный ребенок хватается за мать. Из

груди его вырвалось рыдание. Он уткнулся лицом в сияющую белизной шею.

— О Джейн... Джейн...

Она крепче прижала его к себе, погладила по голове. Он пробормотал:

— Останься со мной. Останься со мной. Не уходи.

Она ответила:

— Хорошо, я не уйду.

Голос звучал мягко, по-матерински. В Верноне что-то сломалось — как плотину

прорвало. Образы вихрем пронеслись в голове: отец целует Винни в Эбботс-Пьюисентс...

скульптура в Южном Кенсингтоне... тело Джейн, прекрасное тело.

Сдавленным голосом он повторил:

— Останься со мной.

Обняв, она поцеловала его в лоб и сказала:

— Я останусь, дорогой.

Как мать ребенку.

Он вырвался.

— Не так. Не так. Вот как.

Он впился губами в ее рот, рука обхватила округлость груди. Он всегда хотел ее, всегда. Сейчас он это понял. Это ее тела он хотел, прекрасное, грациозное тело, которое

так хорошо знал Борис Андров.

Он опять сказал:

— Останься со мной.

Наступила долгая пауза — ему казалось, прошли часы, прежде чем она ответила.

Она сказала:

— Я останусь...

Глава 4

1

Июльским днем Себастьян шел по набережной по направлению к дому Джейн.

Погода напоминала скорее раннюю весну, хотя дело было в разгаре лета. Он моргал от

холодного пыльного ветра, дующего в лицо.

Себастьян заметно изменился, он казался намного старше. Очень мало осталось от

мальчишки, хотя никогда особенно много и не было. У него всегда был удивительно

взрослый вид, присущий всем семитам. Когда он вот так шел, нахмурившись и что-то

обдумывая, ему можно было дать тридцать с лишним.

Джейн сама открыла дверь. Она говорила тихим, совсем охрипшим голосом:

— Вернона нет. Он тебя не дождался. Ты обещал к трем, а сейчас уже полпятого.

— Меня задержали. Обычное дело. Никогда не знаешь, как лучше подойти к

Вернону с его нервами.

— Не хочешь ли сказать про еще один кризис? Я этого не вынесу.

— О, ты к ним привыкла. И мне приходится. Что у тебя с голосом, Джейн?

— Простуда. Горло. Все в порядке, я лечусь.

— Боже мой! Завтра «Принцесса в башне»! Ты не сможешь петь?

— О, я буду петь. Не бойся. Только не возражай, если сейчас буду разговаривать

шепотом. Надо сберечь все, что можно.

— Конечно. У врача была?

— У моего лечащего врача на Харли-стрит.

— Что он сказал?

— Как всегда.

— Он запретил тебе завтра петь?

— О нет!

— Ну какая же ты врушка, Джейн!

— Да, было бы неплохо отложить, но это повредит тебе. Буду честной. Он

предупредил меня, что я годами перетруждала свой голос. Сказал, что петь завтра —

безумие. Но мне наплевать.

— Дорогая моя Джейн, я не собираюсь рисковать твоим голосом.

— Занимайся своим делом, Себастьян. Мой голос — это мое дело. Я не

вмешиваюсь в твои заботы, а ты не вмешивайся в мои.

Себастьян ухмыльнулся.

— Тигрица, — восхитился он. — Но все равно, Джейн, так нельзя. Вернон знает?

— Как ты думаешь? Нет, конечно. И ты не говори ему, Себастьян.

— Обычно я никогда не вмешиваюсь. Но, Джейн, дорогая, ты десять тысяч раз

пожалеешь. Опера того не стоит. И Вернон не стоит. Можешь сердиться за то, что я это

говорю.

— Зачем же сердиться? Это правда, я знаю. Но все равно буду петь. Можешь

называть меня тщеславной или эгоисткой, но без меня «Принцесса» не будет иметь

успеха. В роли Изольды у меня был успех, а моя Сольвейг произвела фурор. Это мой

звездный час. И Вернона тоже. Я сделаю это хотя бы для него.

Он расслышал подтекст — ее невольно выдало это «хотя бы», но ни одним

мускулом лица он не показал, что понял. Он только повторил с мягкой настойчивостью:

— Он этого не стоит, Джейн. Подумай о себе. Ты уже достигла вершины. А у

Вернона все впереди.