Хлеб великанов

говорят, о чем думают. Может, она задумалась о Верноне. Что он пойдет на войну и его

убьют. Нет, такого не должно быть! Вся артистическая натура Себастьяна взбунтовалась.

Вернон не должен быть убит.

Через три недели представление «Принцессы в башне» было забыто, потому что

разразилась война.

До этого оперу, что называется, «хорошо принимали». Часть критиков бушевала и

язвила по поводу «новой школы молодых музыкантов», которые считают, что

опрокидывают все устои. Другие искренне хвалили ее как многообещающую работу, хотя

и несколько сырую. И все с энтузиазмом говорили о красоте постановки в целом. Все

ехали в Холборн — «это так далеко, милочка, но стоит того», — чтобы посмотреть

фантастический спектакль и «эту чудную новую певицу Джейн Хардинг. У нее просто

удивительное лицо, дорогая, — настоящее средневековье. Без нее все смотрелось бы

иначе».

Это был триумф Джейн, хотя и кратковременный. На пятый день ей пришлось

покинуть состав исполнителей.

Себастьян был вызван по телефону, когда Вернона не было дома. Джейн встретила

его с такой сияющей улыбкой, что он было подумал, что его страхи напрасны.

— Плохо дело, Себастьян. Роль перейдет к Мэри Ллойд. Она, в общем-то, неплоха; голос у нее лучше моего, и она хорошенькая.

— Хм, я боялся, что Хершел тебе запретит. Надо бы мне самому с ним повидаться.

— Да, он хотел тебя видеть. Хотя ничего тут не поделаешь.

— Что значит — ничего не поделаешь?

— Голос пропал, мой мальчик. Пропал навсегда. Хершел честно сказал, что

надежды нет. Он, конечно, говорит, что никогда не бывает полной уверенности, что после

отдыха он может вернуться и т. д. Он все это говорил, потом посмотрел на меня и

смутился. Кажется, он с облегчением увидел, как я приняла приговор.

— Джейн, дорогая, милая Джейн...

— О, не канючь, Себастьян. Пожалуйста, не надо. Гораздо легче, когда тебя не

жалеют. Ты сам знаешь, это была рискованная затея, голос у меня несильный, я все время

рисковала. Сначала выигрыш, потом проигрыш. Азартный игрок должен уметь

проигрывать. Так говорят в Монте-Карло?

— Вернон знает?

— Да. Он ужасно расстроен. Он любил мой голос. У него прямо сердце

разрывается.

— А знает ли он...

— Что, если бы я тогда подождала два дня и не пела бы на открытии его оперы, все

было бы нормально? Нет, не знает. И если ты мне друг, Себастьян, никогда и не узнает.

— Не могу обещать. Думаю, он должен знать.

— Нет, потому что я сделала непозволительную вещь! Без его ведома возложила па

него ответственность за меня. Нельзя так делать. Это несправедливо. Если бы я тогда

пошла и сказала Вернону, что говорит Хершел, думаешь, он позволил бы мне петь? Ни за

что. А теперь я приду и скажу: «Смотри, на что я пошла ради тебя!» Стану хныкать, просить сочувствия и благодарности? — Себастьян молчал. — Ну же, дорогой, согласись, что я права!

— Да, — сказал наконец Себастьян. — Ты права. Ты поступила неэтично, что не

сказала Вернону. Так пусть он и не знает. Но, Джейн, дорогая, зачем ты это сделала?

Неужели музыка Вернона того стоила?

— Когда-нибудь окажется, что стоила.

— А я думаю — нет.

Наступила пауза. Себастьян спросил:

— Что ты теперь будешь делать?

— Наверное, преподавать. Может, вернусь в театр. Не знаю. Если беды посыплются

одна за другой, я могу быть и кухаркой.

Оба засмеялись, Джейн — сквозь слезы.

Она вдруг встала, подошла к Себастьяну и опустилась на колени, положив голову

ему на плечо. Он обнял ее.

— О Себастьян, Себастьян...

— Бедняжка Джейн!

— Как бы я хотела отнестись к этому легко, но не могу... Я любила петь, любила...

Чудная музыка Радмогера. Никогда мне больше ее не петь.

— Джейн, ну почему ты такая дура?

— Не знаю. Чистый идиотизм.

— Если бы у тебя был шанс...

— Я сделала бы то же самое.

Тишина. Потом Джейн подняла голову и спросила:

— Себастьян, помнишь, ты говорил, что во мне есть «движущая сила»? Что никому

не удастся сбить меня с пути? А я сказала, что это сделать легче, чем ты думаешь.

Оказавшись на одной дорожке с Верноном, в сторону отступаю я.

Себастьян сказал:

— Да, странно устроена жизнь.

Джейн села на пол, не выпуская его руки.

— Ты можешь быть умным, — размышлял Себастьян, — можешь предвидеть,

планировать, добьешься успеха, но, будь ты самым умным в мире, тебе не избежать

страданий. Это так нелепо. Я знаю, что я умен, что добьюсь вершин во всем, за что

возьмусь, не то что Вернон. Вернон то гений, вздымающийся к небесам, то беспутный

лентяй. Если что у него есть, так это его дар. А у меня лишь способности, но, будь я

самым способным в мире, я все равно не могу не пораниться.

— Никто не может.

— Не знаю. Если посвятить этому всю жизнь. Думать только о своей

безопасности... Опалил крылышки — это еще не конец. Надо построить крепкую стену и

укрыться за ней.

— Ты имеешь в виду кого-то конкретного? Кого?

— Просто размышляю. Если быть точным, то о будущей миссис Джордж Четвинд.

— Нелл? Думаешь, она сумеет укрыться от жизни?

— О, у Нелл великолепная приспособляемость. — Он помолчал, потом спросил: —

Джейн, Джо тебе писала?

— Да, дорогой, два раза.

— Что она говорит?

— Очень мало. Как она веселится, как довольна собой, как великолепно чувствует