Хлеба и зрелищ

Исписывая листки, он злобно бросал их на пол. Немного спустя мисс Кольридж их собирала и складывала по порядку, затем переписывала на машинке, оставляя большие промежутки между строчками. Дня через два Торбэй эти листы просматривал. Сначала ему казалось, что написанное не нуждается в поправках, не мешает изменить только два-три слова. Но затем начинал изменять фразы, вычеркивал целые абзацы и кончал тем, что совершенно исчеркивал каждую страницу.

Снова и снова переписывала мисс Кольридж. Раньше, чем глава была окончательно отделана, Торбэй и мисс Кольридж знали наизусть каждое слово. Наконец рукопись отправлялась в издательство, и когда приходили гранки, Торбэем снова овладевала мания изменять и вычеркивать.

Словами он пытался сказать, то, что можно выразить лишь в музыке.

3

В то время как м-р Торбэй и мисс Кольридж работали над книгой, м-с Виола Придделль занималась в своей комнате магией.

Сквозь сон слышала она, как встал ее муж; позднее гул голосов возвестил об его отъезде. Долго еще лежала она в постели; затем подали завтрак. Она ела, погруженная в мрачные размышления. К полудню дождь прошел, выглянуло солнце, и м-с Придделль занялась своим туалетом. Но сначала она приняла ванну; горничная приготовила все, что нужно: духи, полотенца, губки, мыло.

М-с Придделль любила теплые ванны, роскошно обставленные, украшенные высокими зеркалами. В таком гнездышке она проводила около часа, рассматривая свою грудь и ноги, втирая в тело душистые мази. Она знала каждый дюйм своего тела. Мысль о старости приводила ее в ужас. Тело она ощущала остро. Это ощущение свойственно женщинам старше сорока лет. Каждый день она в течение нескольких часов воздвигала баррикады, дабы остановить приближающуюся старость.

Она окружала себя новыми вещами и новыми людьми. Все платья у нее были новые: новый стиль, новая материя. Ее туалетные принадлежности сверкали. Она любила новые и блестящие вещи. Любила новых и оригинальных людей. Старых друзей у нее было мало. Она восхищалась новыми идеями в искусстве и поддерживала знакомство с людьми, которые считались передовыми. Она не знала, что старость – коллекция воспоминаний, не больше. Как бы ни называли роковую болезнь, приводящую к смерти, но в сущности люди умирают, раздавленные грузом воспоминаний, и лежат, погребенные под этим грузом, как египетские фараоны под своими пирамидами из камней.

Приняв ванну, м-с Придделль надела капот и присела к туалетному столу. Перед ней, словно колбы алхимиков, выстроились стеклянные и хрустальные флаконы, наполненные волшебными составами. Лицо она натирала густым жирным кремом. Кончиками пальцев втирая крем в кожу, смотрела на себя в зеркало и размышляла.

Она сидела спиной к окну; туалетный стол стоял так, что свет падал на зеркало, а не на ее лицо, и м-с Придделль была этим раздосадована. В большом овальном зеркале даль отражалась, словно мираж. Лицо м-с Придделль выделялось на фоне солнечных холмов и безмолвного, дождем омытого неба. Изредка по сонной поверхности зеркала скользило отражение летящей птицы.

В то утро м-с Придделль не обращала внимания на птиц, холмы и небо. Одеваясь, она обнаружила доселе незамеченную морщину на лице, начинавшуюся от левого уголка рта. Душа смятенная не реагирует на пантомиму, разыгрываемую природой. Подумайте об этом и вы поймете! Допустим, директор английского банка узнает внезапно, что из банка похищен миллион фунтов. Неужели же вы думаете, что он выйдет из дому, остановится на мосту Саутуорк и будет любоваться открывшейся панорамой?

Но у м-с Придделль была еще более серьезная причина не замечать природы… Мисс Джин Кольридж.

– Негодная тварь! – тихо произнесла м-с Придделль. – О, негодная тварь… негодная тварь…. негодная тварь.

Эти слова она повторяла глухо, без всякого выражения, словно читала молитву. Повторяла все снова и снова.

Затем ей пришло в голову, что в эту самую минуту мисс Кольридж находится наедине с Эрнестом, и м-с Придделль, подняв намазанные кремом руки, так и застыла в этой позе, словно вознося мольбу какому-то языческому богу. Эта мысль приходила ей в голову ежедневно… не один раз в день… И каждый раз м-с Придделль, охваченная ревностью и бешенством, как бы обращалась в камень.

– Довольно мне разыгрывать из себя дуру, – бормотала она. – Пора перестать… давно пора!

И с этими словами она выпрямилась и быстро стала втирать крем. Вид у нее был решительный.

– Я с ним порву… сегодня же… я с ним порву… Все кончено. Ты ступай своей дорогой, а я пойду своей… Верю и надеюсь, что я – женщина уважающая себя…

– Вы меня не поняли, заговорила она громко, словно обращаясь к воображаемому слушателю. Видимо, приняли за одну из тех женщин, которых можно встретить в отелях и на вокзалах. Non, non, monsieur, vous yous trompez!

С достоинством она поклонилась воображаемому слушателю. Она искренне страдала, но тем не менее подумала о том, как красиво звучит эта французская фраза.