Хлеба и зрелищ

– Жив ли Бэрт? Ну еще бы! Жив и здоров. Женился и живет в городе Сиу. Там у него мебельный склад.

– О, он – ужасный человек, м-р Харлей, – вмешалась м-с Торнтон. – Однажды в Вашингтоне Фанни попала из-за него в неловкое положение. Был какой-то прием, Фанни разговаривала с одним из послов, а этот Эттербёри подбежал к ней, схватил за обе руки и назвал «крошкой».

– Уж он-то во всяком случае имеет право называть ее крошкой! – заявил отец мисс Торнтон. – Когда она была совсем маленькой, он сажал ее к себе на колени, а она лезла к нему в карман за конфетами.

Глава двенадцатая

1

– Рассказ Торнтонов затянулся, – сказал Харлей, сообщая Майклу Уэббу об интервью. – Это было растянутое этическое повествование. Как они переезжали из одной меблированной комнаты в другую, как кочевали по Соединенным Штатам… Меблированные комнаты, пропитанные запахом солонины и капусты… Деньги, заработанные и прожитые… Хрупкий красивый ребенок, помогающий матери мыть посуду…

– Послушайте, Сэм, – перебил Майкл, вы говорите, что ваша статья в «Воскресном Обозрении» будет целиком посвящена драгоценностям и нарядам мисс Торнтон… с обозначением тех сумм, какие она тратит на чулки и духи. Но почему бы вам не написать историю мисс Торнтон так, как вы мне ее сейчас рассказали.

– Видите ли, у меня есть основания. Во-первых, я обещал м-с Торнтон не помещать этих сведений в печати, а во-вторых, мои читатели охотнее прочтут статью в таком виде, как я собираюсь ее дать.

– Неужели? Как странно! А я думал, что читатели заинтересуются детством мисс Торнтон… повестью о том, как она боролась с нищетой… И любопытно провести параллель между детством ее и тем беззаботным существованием бабочки…

– Нет, это их не заинтересует, – возразил Самуэль Харлей.

– Почему?

С минуту журналист молча смотрел на лужайку. День был теплый, солнечный. Они сидели в маленькой беседке, охватывающей ствол гигантского дуба.

– Это объясняется психологией читателя, – сказал он наконец. – Детство мисс Торнтон ничем не отличается от ранних лет очень многих из наших читателей. Нет, это не подойдет.

И он покачал головой.

– Но головокружительный успех мисс Торнтон подействует на ваших читателей вдохновляюще, – предположил Майкл.

Харлей с этим не согласился и заявил, что карьера мисс Торнтон не может вдохновить его читателей; многие увидят в ней как бы приговор себе. Начнут размышлять о том, что и они тоже добились бы успеха, если бы только постарались.

– А такие мысли чертовски неприятны, – добавил редактор. – Мои читатели не хотят, чтобы их вдохновляли… или поучали. Они нуждаются в развлечении.

– Понимаю, – сказал Майкл. И, помолчав, неожиданно спросил: – Торнтоны вам не сказали, по какому делу они ко мне приехали?

– Нет, ничего не говорили… А вы не знаете?

– Понятия не имею. Они мне еще не сказали… И признаюсь, я заинтересовался.

– А вы бы их спросили, – посоветовал Харлей.

– Не хочу. Они дали мне понять, что дело это очень важное, а так как я отнюдь не желаю заниматься серьезными делами, то…

– Я могу для вас разузнать, если вы меня уполномочиваете, – предложил редактор. – Во всяком случае попытаюсь…

– Буду вам признателен.

– Отлично, я попробую, – сказал Харлей. – Эти Торнтоны – странная пара…

– Пустяки! – воскликнул Майкл. – Гостиница битком набита странными людьми. Я сам – человек со странностями.

Харлей с ним согласился, но вслух этого не сказал и неожиданно спросил:

– Ваш ученый бутлегер, кажется, безумно влюблен, не правда ли?

– В мисс Уэйн, хотите вы сказать? Совершенно верно.

– Послушайте, видели ли вы Вильяма Брилля с тех пор, как он женился на мисс Пемпль?

У Харлея была привычка неожиданно обрывать нить разговора и задавать вопросы, затрагивающие постороннюю тему. Он всегда что-нибудь вспоминал. То, о чем он забыл или на что не обратил внимания, внезапно всплывало в памяти. Как прирожденный репортер, он постоянно выискивал новые сведения и жил словно в лесу, где каждое дерево было вопросительным знаком. При каждом удобном случае он задавал вопросы. Харлей хотел знать обо всем, обо всем, но понемногу. С ним нельзя было вести разговор связный и неторопливый Майкл это знал и, беседуя с м-р Харлеем, легко перескакивал с темы на тему.

– Нет, не видел, – ответил он. Я не видел Вильяма с того дня, как посоветовал ему стать шофером. Должно быть, вам известно, что его мать и сестры живут теперь в Вашингтоне, в прекрасном доме. От него я имел много писем. Как-то он путешествовал, посетил Кубу и выслал мне оттуда шесть ящиков превосходных сигар.

– Прошлой зимой я встретил его с женой на побережье, – сообщил Харлей. – Обедал с ними. Боже, как изменился Вильям Брилль!

– К худшему или к лучшему? – осведомился Майкл.

– О, к лучшему! Впервые я его встретил несколько лет назад, когда распространились слухи о его женитьбе. Тогда он был грубоватым, добродушным, невежественным мальчиком. Теперь это закаленный человек-настоящий капитан от индустрии. Пемпли его ощупали, распознали, из какого теста он сделан, и поставили на административные посты. Он-директор чуть ли не полусотни акционерных обществ.