Хлеба и зрелищ

Я все еще не понимаю, что произошло со мной сегодня, когда я разговаривала с Эрнестом Торбэем… Обычно я очень хорошо владею собой… Сейчас мне хочется припомнить этот инцидент… восстановить в памяти наш разговор… разобраться в деталях. Тон, каким говорил Эрнест Торбэй, имел большее значение, чем все его слова. Я почувствовала какой-то аромат слов. Словно запах вкусных блюд. Я хочу вспомнить слова, чтобы оживить воспоминание об аромате. Встретились мы с ним совершенно случайно. Майкл… м-р Уэбб… предложил мне проехаться на автомобиле. Сказал, что хочет ехать по дороге в Престон. Он придумал какое-то усовершенствование для своего автомобиля и собирался его испытать. Вот почему он меня пригласил. Майкл прекрасный человек. С ним я бы могла говорить обо всем… Я восхищаюсь его суждениями… Пока мы ехали, я подумывала о том, что бы сказать ему… о себе и о Рэнни… Уже готова была за говорить… Впрочем, не знаю, сумела ли бы я заговорить… Это слишком близко меня касается… Как бы то ни было, но я упустила случай… Автомобиль внезапно остановился… Майкл сказал, что карбюратор испортился… Повозившись с ним, он объявил, что должен вернуться в гостиницу за какой-то гайкой… Попросил меня постеречь пока автомобиль.

Я уселась на траве; стала срывать маргаритки и считать лепестки… дразнила муравьев, щекотала их травинками… Вдруг я увидела Эрнеста Торбэя, поднимавшегося на холм. Кажется, он ежедневно гуляет по этой дороге. Сначала мне захотелось было встать потихоньку – он меня еще не видел – и подождать в лесу, пока он не пройдет. Потом я раздумала. Это было бы глупо. Нелепая трусость! Не знаю, почему мне всегда хотелось избежать встречи с Эрнестом Торбэем. Жаль, что я так плохо понимаю себя. Никогда я не слышала от него ни одного слова, которое могло бы меня оскорбить… Он всегда был вежлив… любезен… но мы с ним – разные люди… ничего нет общего.

О, нет! Неверно… не может быть… есть что-то общее… мне нравятся его книги… Читая их, я замечаю, что до известной степени наши вкусы и симпатии сходны…И все-таки при нем я чувствую себя неловко… Какое-то беспокойство…

Я сидела у края дороги. Он подошел ко мне и вел себя безупречно. Минутку постоял, держа в руке шляпу; потом протянул мне букет колокольчиков, которые собрал во время прогулки. Мне ничего не оставалось, как предложить ему посидеть со мной. Я хотела говорить на темы, лично меня не касающиеся…

3

Я должна припомнить все по порядку… Сначала я сказала что-то о красивом виде, открывающемся с холма «Серебряный Лист», где мы сидели. Там, на вершине холма, всегда дует ветер… На севере виден Беркшайрс, южнее – Старый Хэмпден. М-ру Торбэю пришло в голову заговорить о геологии… Признаться, о геологии я никогда не думала… Учила геологию в школе… показалось ужасно скучно. Но м-р Торбэй так интересно говорил о скалах и песке, что я невольно подумала о том, как широк его кругозор.

Я видела м-ра Торбэя пьяным… мерзко пьяным… непристойным… вульгарным… но вряд ли ему известно, что я его видела в таком состоянии. Если бы он знал, то, конечно, почувствовал бы стыд. Но Торбэй, который беседовал со мной на холме «Серебряный Лист», нимало не походил на Торбэя пьяного… Даже голос был другой. Он выглядел таким холодным, бесстрастным… Я не сумею передать в дневнике то впечатление, какое он на меня произвел. Я плохо пишу… Могу только сказать, что очарование его не выразишь словами, а ведь это-бессмысленная фраза. Я старалась выбросить из головы другого Торбэя…того, которого знала раньше. И мне это удалось. Торбэй, сидевший на холме «Серебряный Лист», был другим человеком… Разговаривая со мной, он наклонился и взял меня за руку… Я не протестовала; так ребенок протягивает руку первому встречному. Он держал меня за руку и говорил о геологии… А я представила себе землю живым существом, рожденным в пламени… великие звезды смотрят на нее, словно далекие желтые глаза…

Он гладил мою руку, а голос его звучал тихо и нежно, хотя говорил он о вулканах и о том, как образовались эти огромные холмы… Если б он привлек меня к себе, я бы прислонилась к его плечу… словно усталый ребенок… Да, но я и на секунду не забывала, что существует другой, развратный Эрнест Торбэй… Все время я об этом помнила… Вот почему теперь я ничего не могу понять. Я знала одно: если говорить о мужестве и благородстве, Торбэй не выдержит сравнения е Рэнни…

Вокруг росли кусты терновника… я разорвала чулки…ветер пробегал пo тpaве… нежные, легкие, зеленые былинки…

Он мне предложил папиросу… портсигар у него эмалевый… Я запомнила, что в портсигаре было шесть папирос… Это не имеет никакого значения, но почему-то я запомнила… Потом он зажег спичку и протянул мне. Сквозь золотой язычок огня я видела его лицо… Сквозь золотой огонь, словно сквозь цветное стекло…

– Я бы мог вас полюбить, – сказал он спокойно, снова взял мою руку и стал ее гладить тонкими белыми пальцами. Я не отняла у него своей руки.

– Я тоже могла бы вас полюбить, – сказала я также хладнокровно. – Но этого никогда не будет… никогда.