Хлебушко-батюшка

— Дипломную работу вы писали по зерну? Могу направить вас к Аверьянову. Слыхали о таком? Большой ученый и большой оригинал.

— Я вырос в его доме, — глухо сказал Виктор.

— Вот как? — Николай Иванович удивился. — Не знал. Тогда понятно, почему темой своей работы вы избрали, — он запнулся и заглянул в диплом, — селекцию пшеницы. Вам и карты в руки.

— Я просил бы…

— Что такое? — строго перебил Николай Иванович, скрывая за строгостью новое удивление, и встал. Все новенькие обычно рвались к Аверьянову. Привлекало знаменитое имя, выведенные им сорта.

— …нельзя ли к кому-нибудь другому? — быстро договорил Виктор и опустил глаза.

— Хм, вы меня удивляете. — Николай Иванович оживился. — У нас есть группа по кормам. Она проводит опыты и исследования: где и какие сеять травы, в какой пропорции составлять травосмеси, как вносить удобрения… В самом деле, почему бы вам не заняться селекцией трав? Дело это для нашей станции новое. Если хотите попробовать…

Виктор согласно кивнул.

Николай Иванович нажал кнопку звонка и приказал секретарше:

— Чухонцева ко мне!

Фамилия показалась Виктору знакомой.

— Вы не прогадаете. Селекция зерна… Что в ней интересного? Изучено все вдоль и поперек. Тогда как травы… Да вот хотя бы клевер. — Николай Иванович прошел по кабинету и встал к окну спиной. Шевелюра на его голове золотисто засветилась по краям. Он весело прищелкнул пальцами, вернулся назад. — Крупнота, густота, головки с детский кулачишко, аромат. Увидите — глаз не оторвете. Что, как, почему, откуда такой клевер — загадка. Аверьянов, конечно, авторитет, а молодой селекционер Чухонцев пока никто. Но будут у нас и по травам авторитеты. Свои, доморощенные. Так что…

Из приемной приоткрылась дверь, и в притворе показалась копнистая голова.

— Входи, входи, — пригласил Николай Иванович.

В кабинет боком втиснулся приземистый парень. Чухонцев.

…Однажды в колхозе агроном привела к ним, мальчишкам-апробаторам, взрослого парня, толстого и неповоротливого, с узкими плечами.

— Студент сельскохозяйственного института Валерий Чухонцев, — представила им его она.

Был он медлителен, долго думал надо всем. Выручало его упорство: все лето от зари до зари ходил он по полям, а ночи просиживал, обрабатывая собранные данные.

Чухонцев мало в чем изменился, разве что стал чуточку солидней. Одет он был неряшливо: выблекший на солнце костюм не то сиреневого, не то серого с вишневой полоской цвета сидел на нем мешковато — внизу его распирало, а в плечах он казался великоват.

Чухонцев подошел к Николаю Ивановичу, поздоровался. Оглянувшись на Виктора, поднял вопросительно глаза. По лицу Виктора поползла улыбка. Поползла, поползла и заглохла. Чухонцев не узнал его.

— Знакомьтесь, — предложил Николай Иванович.

Виктор встал.

— Савелов.

— Чухонцев.

— Будете работать вместе.

Чухонцев увел Виктора в агротехнический кабинет, где стоял деревянный стенд с выращенным им клевером.

— Какой гигант! Я нигде такого не видывал.

— И нигде больше не увидишь. Только у нас, — подбоченился Чухонцев.

Виктор заглядывал то с той, то с этой стороны, трогал рукой высокие стебли. Большие, завявшие, с детский кулачок головки цветов источали сильный аромат.

— Как вы получили его?

— Каждый год ставил опыты. Прошлой весной намочил семена в растворе извести с коровяком.

— И это дало такой результат?

— Может, это, а может, что другое, не знаю. Я весь год вел записи…

Чухонцев особым ключом открыл средний ящик стола, достал толстую, в коричневом переплете тетрадь, подержал ее на руках; видимо, он боялся довериться Виктору окончательно. Глаза его ушли под лоб и стали подозрительными. Виктор ждал… Чухонцев протянул ему тетрадь.

— Тут все — день за днем. Читай. Я пока составлю смесь для подкормки.

Виктор начал читать и увлекся. Чухонцев записывал все происходящее с клевером, записывал с удивлением и восхищением перед загадкой природы; в записях проскальзывала вера в еще не раскрытые, не разгаданные силы. Внешне картина представлялась такой. Посеян был клевер в обычные сроки. Он быстро проклюнулся и пошел в рост. Чухонцев писал о погоде, о микроусловиях на участке, о подкормках, о белково-каротинных пробах — все говорило о том, что главное произошло при замачивании; клевер рос, удивляя и быстрым появлением бутонов, и какой-то буйной размашистой силой. Виктор оторвался от тетради, опустил ее на колени, поглядел на Чухонцева… Тот смешивал в колбе бурую жидкость, взбалтывал, смотрел на свет. Он колдовал над своим раствором с сосредоточенным выражением на лице. В просторной комнате, заставленной столами и шкафами с приборами, было темновато.

— Что, брат, удивляешься? То-то. Я сам не думал, не гадал — в точку попал. Уже было отчаялся. Меня в колхозе так и называли алхимиком. Вроде бы как в насмешку. А что вышло? Я же и посмеялся потом над ними. Помнишь, в школе проходили: алхимия, философский камень. Тоже надсмехались. Но ведь научились мы превращать одни элементы в другие! Алхимики обогнали свое время, вот в чем их беда. В мире и сейчас много непонятного и необъяснимого. Мы тоже ищем свой философский камень.