Хлебушко-батюшка

— Уедешь и опять затоскуешь, — подхватил Егор. — Я-то, брат Пашка, это знаю… — Голос у него потеплел. То, что говорил Пашка о стройке, показалось ему неискренним; сказал он, не думая, не размышляя, первое, что пришло в голову. А вот о том, что тосковал он там, было сказано от души — это видел Егор по Пашкиным глазам (они в тот момент потускнели). — Уедешь и опять затоскуешь, — повторил он. — Вот увидишь. Земля так просто от себя не отпускает. В ней, в этой земле, прадед, дед, отец, весь корень твой.

— Ничего, — отрывисто бросил Пашка. — Привыкну.

Но и в этом было больше от желания, чем от искреннего, трезвого решения. Пашка словно бросал вызов Рюхину, Егору, этой земле, всему, что связано было с Лебяжьим; он решил, что будет так — так оно и будет! Но хватит ли силы и воли, об этом не подумал. Пашка напомнил Егору неокрепшего гусенка — он попробовал свои силы в луже и, увидев реку, бросился к ней, — река показалась ему тоже лужей, только большой! Говорить сейчас об этом Пашке — как тому гусенку. И Егор промолчал, лишь качнул головой.

Немного погодя пришла Катя. Егор удивился: на работу к нему она никогда не ходила. В детстве бегала к матери на ферму, а в поле бывала нечасто и всегда вместе с ребятами, когда привозили их на прополку. Теперь она пришла сама. Что-нибудь случилось? Но лицо Кати было спокойным. Высокая, стройная, с тонкими руками и крепкими загорелыми ногами, она подошла, протянула ему сверток.

— Мама послала.

Егор сверток принял, взважил в руке; наклонившись, понюхал:

— Пироги. — Засмеялся. — Люблю пироги. Жаль, я только что пообедал. Постой, — сказал он Кате, как будто она собралась уже уходить. — А откуда вы узнали, где я?

— Федор Кузьмич сказал.

Егор опешил. Он ждал теперь от Кузьмича крика, брани, угроз, попреков; ждал, что он объединится с Рюхиным и подстроит какую-нибудь каверзу, самое лучшее — отправит с глаз долой и забудет, но такой заботы от «чужака» не ожидал. Федор Кузьмич словно, задался целью поражать Егора: то будто стоял в сторонке, то защищал от него Рюхина, теперь вспомнил о нем, Егоре, — «чужак» и вдруг его пожалел. Это было и в самом деле непонятно и неожиданно. Егор пожал плечами и проворчал:

— Заботливый… Лучше бы о земле позаботился.

— Самое главное, дядь Егор, человек, — сказал Пашка. И по голосу, по тону, по глазам нельзя было понять, всерьез он это или в насмешку.

Когда пришла Катя, он стушевался, стал за трактором, так что она не сразу его заметила. Увидела она его немного погодя и после этого то и дело взглядывала. Вступив опять в разговор, Пашка вышел из-за трактора, отставил ногу, и в его свободной позе угадывался вызов; нечто похожее промелькнуло и в его глазах, и Егор увидел, что Пашка втихую, ядовито насмехается и над ним и над Федором Кузьмичом.

Сверток Егор сунул в кабину. И пока стоял на траках, повернувшись спиной к Кате и Пашке, чувствовал, что они переговариваются. Не было сказано ни одного слова, не было слышно ни шепота, ни шороха, и все-таки были мысли и жесты, понятные им обоим. Егор оглянулся. Пашка жестом показывал Кате на него, на нее и на дорогу, и по тому, как Катя кивнула, было ясно, что она поняла и согласна идти с ним.

— Я пойду, — сказал Пашка, увидев, что Егор смотрит на них. Катя поглядела на отца.

— Мне тоже пора. — И покраснела.

— Ну, иди, — разрешил он и неловко спрыгнул на комковатую, рыхлую землю. Прихрамывая, обошел бороны и культиваторы, одну, крайнюю, борону приподнял и выбил сапогом мусор. Когда вернулся к трактору, Катя и Пашка уже вышагивали по дороге.

Он шел по одной стороне, а Катя по другой; между ними горбатилась середина дороги. Первое время оба шагали молча и глядели в разные стороны. Катя, дурачась, шла, как по досочке, разведя в стороны руки и покачиваясь. Потом остановилась и о чем-то спросила задиристо-весело. Пашка ответил тоже задиристо и, засмеявшись, втянул голову в плечи, будто ждал тумака. Катя поискала чего-то глазами, сорвала пучок сизого полынка и небольно хлестнула Пашку по спине. Потом они, должно быть, удивились, почему не слышно трактора, покосились издали на Егора, примолкли и снова пошли по разным сторонам дороги, пока не скрылись за холмом.

Делать тут Кате было нечего. Да и некогда ему с ней, пора выезжать культивировать и боронить. И все же было что-то обидное в том, что она так быстро ушла с Пашкой. Вот так когда-нибудь она уйдет от них навсегда.