— Я вообще, знаешь ли, за гуманизм, — продолжал распространяться Мумунин. — Не люблю, когда говорят: «Падающего — подтолкни». Лично я, напротив, всегда предпочитаю протянуть падающему руку… Даже если этот падающий — такое унылое ничтожество, как Хучрай…
— А вот Хучрай считает ничтожеством совсем другого человека, — не удержался Виктор.
— Уж не меня ли?! — гаркнул на это Мумунин с такой интонацией, словно не сомневался в правоте своего предположения.
— Да нет, не тебя, — сказал Виктор. — Графова.
— Кого-кого? — сморщился Мумунин.
— Ну, Графова Германа. Не знаешь разве?
— Первый раз слышу! — фыркнул Мумунин.
— Да это наш с тобой коллега, — стал разъяснять Виктор. — Тоже режиссер, тоже работает на «Мосфильме»…
— Ой, да этих режиссеришек сейчас развелось… — снова поморщился Мумунин. — Куда ни плюнь — непременно попадешь в очередного жалкого режиссеришку… Или, как они сейчас себя величают, — в постановщика, — презрительно добавил он.
— Да-да, — вежливо поддакнул Виктор, — разве всех упомнишь…
— Вот именно, — буркнул Мумунин. — Это знаешь с чем я бы сравнил… Вот есть, скажем, человек и муравей. Положим, в советском кинематографе я — безусловный человек, а Хучрай — столь же несомненный муравей, чтобы не сказать — презренная козявка… Но мир наш настолько многообразен, что даже на фоне такой козявки, как Хучрай, кто-нибудь да непременно сам окажется козявкой…
— Интересная мысль, — задумчиво проговорил Виктор.
— Как и все мои мысли, — беззастенчиво продолжал Мумунин. — Я всегда был не чужд философии, и во всех моих картинах, как ты знаешь, это обязательно находит глубокое отражение… Так о чем бишь я? Ах да — Хучрай. Стало быть, вот этот чудак, которого ты сейчас назвал… Как его?
— Графов, — подсказал Виктор.
— Да-да, — не расслышав, кивнул Мумунин. — Так вот этот Прахов — он заметен лишь в мире Хучрая, то бишь только мелким человечкам с мелким же инструментарием. А лично в моей амуниции попросту отсутствует такой мелкоскоп, по слову Лескова, в какой можно разглядеть пресловутого Прахова… На то я и целый Мумунин, а не какой-нибудь там Хучрай…
19
Избавившись, к своему облегчению, от Мумунина, Виктор собирался уже покинуть студию, но тут его окликнула Кустинская.
— Привет, Виктор, — улыбнулась ему актриса. — Мне тут Фатеева про тебя рассказывала…
— А-а, — протянул Виктор, зачем-то сделав вид, что смутно припоминает свой разговор с Фатеевой.
— Представляешь, она тебя за журналиста приняла! — прыснула Кустинская.
— Да я уже понял…
— А ты у нее, значит, тоже интересовался этим ужасом… ну, тем, что с Тефиным приключилось?
— Ну да, кажется, интересовался, — вяло ответил Виктор.
— Так вот мы с ней тоже стали об этом вспоминать, — продолжала актриса, — и вспомнили, что с Тефиным тогда действительно пришел некий тип… Знаешь, как его звали?
— Как? — спросил Виктор, уже понимая, что он услышит.
— Графов! — воскликнула Кустинская. — Представляешь? Вот дал же бог фамилию советскому человеку… А он вроде бы тоже режиссер на нашем «Мосфильме»…
— Да, вроде бы, — поддакнул Виктор.
— И я подумала про свою теорию, — понизила голос артистка, — ну, помнишь, что Тефина могли убить, я тебе говорила… И, конечно, я сразу заподозрила, что сделать это мог тот самый Графов… Но увы, — развела руками Кустинская, — он не мог этого совершить…
— Почему же? — с волнением спросил Виктор.
— Да потому, что Графов, как и все мы, в это время был на арене… Сидел в зрительских рядах и пялился на нашу съемку… Все это видели. Так что это все-таки не убийство было, — с сожалением заключила актриса.
— Конечно, нет, — поддержал Виктор.
В этот день он записал в дневнике следующее:
«Или я схожу с ума, или Галина все это время рассказывала мне правду о своем ненаглядном.
Тефин не просто погиб вскорости после того, как Графов, со слов Галины, пообещал его прикончить. Графов еще и был там в момент его смерти!
Правда, у Графова вроде как есть алиби, но это не точно… Кустинская уверяет, что в момент несчастного случая он был вблизи съемочной группы. Но он ведь мог незаметно выйти, а потом вернуться! Кто там стал бы придавать этому значение? Люди занимались съемкой — по себе знаю, как этот процесс поглощает все внимание. А потом, когда стало известно о смерти Тефина, началась суматоха… Тут уж тем более было не до Графова…
Впрочем, нельзя исключать, что и все это — чудовищное совпадение… Вот если бы достоверно узнать, что Графов навещал Жнейцера в день его предполагаемого самоубийства или что он в самом деле пытался до смерти напугать Хучрая…
Последнее я еще могу проверить. Не хотел я, честно говоря, навещать Хучрая “на одре”, по мерзкому выражению Мумунина, но завтра пойду и навещу. Если он расскажет, что перед своим приступом общался с Графовым, сомнений не будет: этот кретин действительно избавляется от своих конкурентов!
Когда же у меня будут несомненные доказательства этой версии, мне останется только обратиться к нашей доблестной милиции…