Хмельной транзит

— Илюша, ты же не станешь отрицать, что какое-то время мы были полезны друг другу: ты мне — незаслуженно богатую жизнь, а я — незапятнанную фамилию. Но бороться с твоим любвеобильным сынулей не входило в мои планы, так что извини. Отпустишь?

— А если не отпущу? Загремишь вместе с хахалем в колонию. И реальный срок получишь.

— Не смеши, дорогой. Это тебе срок светит, если я рот открою про все твои кладбищенские делишки да про закоренелого балбеса, вот уж по ком действительно тюрьма плачет.

— Да кто тебе поверит? — прокричал Ледогоров.

— Не поверят, так проверят… Какая разница? Все равно не жить нам вместе. Не люблю я тебя, — Юленька с надменным равнодушием поправила пышную прическу.

— Врала, значит?

— Нет, спасалась… Как и ты. Отпусти по-хорошему. Мне война не нужна.

— Собаку оставь, — тяжело вздыхая, прошептал Илья Ильич, понимая, что Юленька во многом права, прения продолжать бессмысленно.

Отпустив на волю молодую парочку, Ледогоров обнял любимого пса, все это время наблюдавшего за происходящим из угла кабинета, уложив крупную морду на лапы. Затем хозяин уткнулся в его густую шерсть и беззвучно зарыдал от бессильного отчаяния. Казалось, только одно единственное живое создание способно было на всеобъемлющее сопереживание и сочувствие, поскольку отныне прокурору понятен стал смысл переломного момента в жизни.

Круги дыма

Последние несколько робких шагов в следственный изолятор дались Нелли нелегко. Вот недоверчивый контролер, изучающий скучную серую фотокарточку в ее паспорте, узкий коридор, утыканный ржавыми решетками, прибитый деревянный потертый стул, черный пузатый телефон с толстым шнуром на столе, а перед ним грязная, некогда прозрачная, перегородка с дырочками посередине, чтобы лучше слышать того, кто оказался по ту сторону закона. Сейчас он придет, муж, которого, как выяснилось намедни, она совсем не знает… Для всех он широкоплечий красавец с ослепительной улыбкой, прекрасный семьянин, непьющий к тому же. Много лет ей завидовали все разведенные коллеги и ни разу не бывавшие замужем прокуренные напористые телевизионные дамы. Порой Нелли и сама себе завидовала.

Когда девушке едва исполнилось восемнадцать, она вдруг собралась замуж за богемного избранника, с которым была знакома пару лет. Андрей слыл модным художником в определенных кругах, писал картины скрупулезными мазками в стиле постимпрессионизма. С длинными непослушными волосами и такой же бородой, он порой напоминал девушке Лешего из сказки, которого, к счастью, она никогда не боялась. Андрей завораживал невиданными экстравагантными картинами, суждениями о притягательной зарубежной жизни с ее яркой рок-н-ролльной музыкой, волюнтаристски воспевая тамошнюю свободу, но более всего поражала, интриговала и притягивала его принадлежность к популярному в то время движению хиппи. Это там, на загнивающем западе в субкультуре хиппи складывался культ минимальных человеческих потребностей. Своим видом они подчеркивали отрицание норм официальной культуры, пропагандируя аскетический образ жизни, без собственности и каких-либо благ цивилизации. В СССР свободолюбивое движение во многом копировало длинноволосых бунтарей, с той лишь разницей, что протестовать против войны во Вьетнаме никто из них не собирался. То и дело в мастерскую Андрея наезжали странные хипповые гастролеры в стильных дорогих джинсах с расписанными самострельными холщовыми сумками через плечо, распущенными длинными волосами, украшенными разноцветной повязкой, бисерными браслетами на руках. Люди эти, называвшие себя сторонниками системы, как настоящие цветы жизни наслаждались собственной свободой не только во внешнем виде. Они спокойно покуривали травку, раздевшись до нижнего не самого прекрасного и чистого белья на пляже, из горлышка попивали недорогой портвейн, напевали чуждые советскому гражданину песни под акустическую гитару, и самое главное, читали запрещенную самиздатовскую литературу. Нелли нравилось путешествовать с Андреем автостопом по бескрайним просторам СССР, носить железные массивные кулоны и фирменную джинсовую одежду, подпевать в свободолюбивом хоре незнакомому англоязычному мотиву, однако системным человеком она стать не желала. С интересом наблюдая, как в этом необузданном обществе вели себя подобные люди, в том числе и немногочисленные девушки, целуясь и обнимаясь со всеми подряд, сама показывать нижнее белье не стремилась, более того, всякий раз стыдливо краснела при виде откровенного неглиже девушки-хиппи, словно сама раздевалась.