Ход черной королевы

— Я знал, что вы найдете меня, — обреченно проговорил Филиппов, — и готов рассказать все, что со мной произошло. Так вот, до войны я работал в Орловском цирке жонглером с ножами. У меня был номер, которого в то время практически никто не делал. Я ставил метрах в десяти у деревянного стенда свою партнершу и кидал ножи вокруг ее головы. Аншлаг был полный, мы даже с этим номером несколько раз выступали в московском цирке. Ну, а потом пришла война, и немцы очень быстро продвинулись к нашему городу. Как и большинство граждан, я пошел в военкомат и записался добровольцем на фронт, но оказалось, что фашисты уже практически вошли в город, и я попал в партизанский отряд Гаврилова. Так начались мои военные будни в отряде. К лету сорок третьего года, — продолжал Филиппов, — немцы предприняли попытку разгромить партизанские отряды, действующие в Навлинских и Суземских лесах, и в июне начались карательные операции против партизан. Наш отряд перебазировался сначала на границу Дядьковского района, а потом ушел в Клетнянские леса. Вот тогда и вызвал меня заместитель командира отряда Николай Зимин и сообщил, что, по имеющейся информации, завтра утром из райцентра Жирятино в сторону полевого аэродрома поедет немецкий полковник с документами по дислокации карательных операций по всей территории, контролируемой партизанами. Нужно было захватить эти документы и доставить в отряд, поэтому Зимин собрал группу из семи партизан, а меня поставил их командиром. В ту же ночь мы выдвинулись к райцентру Жирятино; группа была разношерстная, и я мало кого знал.

— А что так? — спросил Кудрин, — ведь в отряде все как на ладони.

— Да, все верно, — со вздохом ответил Филиппов, — но в отряд приходили новые люди из близлежащих деревень, и порой из-за частых рейдов не было времени познакомиться с ними. Рано утром, — продолжал рассказ Филиппов, — мы подошли к Жирятино и расположились в лесу, у дороги, ведущей к немецкому полевому аэродрому. А где-то около восьми часов утра увидели легковую машину, идущую по дороге в сопровождении двух мотоциклов с колясками. Мы вступили в бой, перебили охрану и открыли дверь машины, из которой выпал на землю убитый немецкий полковник. В машине мы обнаружили портфель с документами и две увесистые картонные коробки, которые были забиты золотыми кольцами, цепочками, перстнями и другими драгоценностями. Все это добро было отобрано у наших людей, и эти сволочи решили все это отправить в Германию. Наши потери тоже были серьезными, — продолжал свой рассказ Филиппов, — в живых вместе со мной осталось четыре человека. Мы взяли портфель и эти коробки и стали пробираться к своим. И вот на привале у села Глинное эти трое подошли ко мне и предложили разделить эти драгоценности поровну, объясняя, что о них никто не знает в отряде. Я категорически отказался от этого и сказал, что их нужно доставить в наш отряд, после чего Мамаев вдруг достал пистолет и выстрелил мне в плечо, а Паратов выстрелил в грудь. Падая, я почувствовал, как Демин чем-то тяжелым ударил по голове и отключился. Очнулся в какой-то избе, где меня бинтовали и мазали всю грудь каким-то вонючим раствором. А нашел меня полуживого, как потом выяснилось, один дед из села Глинное, который собирал травы для отваров, и принес меня на свою заимку, которая находилась в лесу у самых болот. Как мог он меня выхаживал и лечил разными травами, но одно не смог вылечить — потерю памяти от удара по голове. Я ведь ничего не помнил: что со мной произошло, кто я, откуда родом, лишь дед обнаружил в подкладке воротника моей рубашки маленький листок бумаги, на котором я сам когда-то написал свою фамилию, имя и отчество.

— А когда пришли наши, — продолжал Филиппов, — дед отвез меня в госпиталь и пояснил там, что я партизан, в бою получил ранение и нуждаюсь в госпитализации. В госпитале мне ампутировали левую руку, а пулю, застрявшую у самого сердца, врачи достать не смогли, вот она, видимо, и подошла уже к нему, и жить мне осталось недолго.

— А как же вернулась ваша память? — спросил Кудрин.