Ход королевой

– Скорее, напоминание о том, как ловко ты запудрил мне мозги.

– Ты мне льстишь.

В дверь постучали, и вереница слуг внесла завтрак, достойный истинного гурмана. Гренки с ягодным компотом; кексы и взбитое сливочное масло; серебряный кувшинчик со сливками, кофейник, сваренные вкрутую яйца, посыпанные карри, и толстые ломти свежего хлеба. Джексон кивком отпустил прислугу.

– «Всякая революция начинается с завтрака», – процитировала я. – В этом вся суть твоего бунта, Джекс?

– Бунтовщица у нас ты. Правда, неудавшаяся. Но сама попытка достойна уважения.

– Ты меня разочаровываешь. А как же все твои воинственные речи в архонте?

– Смысл воевать с тобой? Даже без вмешательства Вэнс Синдикат разорвал бы тебя на куски. – Бледно-голубые глаза смотрели на меня в упор. – Ты всерьез надеялась победить Сайен с помощью горстки отъявленных бандитов? Это жизнь, дорогуша, а не твои фантазии. – Джексон налил сливки в чашку. – Угощайся. А я пока развлеку тебя историей.

– О чем?

– Обо мне.

– Имей совесть. Мне осталось жить всего ничего, не омрачай мои последние дни своей биографией.

– Предпочитаешь валяться в камере и страдать от несчастной любви к Арктуру Мезартиму?

– Не смеши меня.

– Ох, Пейдж, Пейдж. Кого ты обманываешь? Нашира рассказала о ваших страстных объятиях. – На меня повеяло жаром. – Притворяйся сколько угодно, но твой суровый вид – всего лишь фасад, за которым таится мягкое сердце.

– Не делай поспешных выводов. Тебе ли не знать, какое твердое у меня сердце.

– Согласен. Думаю, ты действовала из корыстных побуждений. Будь у меня время или желание закрутить заведомо обреченный роман, я бы и сам предпочел кого-нибудь из рефаитов. – Джексон добавил в кофе сливки. – Ладно, приступим к рассказу о скромном юноше, похищенном с улицы, о котором ты наверняка много слышала в колонии.

Я не стала возражать.

– Примерно в твоем возрасте я сочинил брошюру, впоследствии изменившую мою жизнь. «Категории паранормального» – первый документ о кастах и способностях ясновидцев. Надеюсь, ты не оскорбишь мой интеллект сомнениями, предположив, будто бы текст мне продиктовали рефаиты. Часы изысканий, исследований, муки творчества, незаурядный талант – все это мое по праву. Благодаря памфлету они и вышли на меня.

Проигрыватель заиграл сопрановую версию песни Джонни Кэша «Drink to Me Only with Thine Eyes».

– В силу своей достоверности памфлет заинтересовал рефаитов. Меня арестовали за изготовление и распространение подрывной литературы и, после недолгого заточения в Тауэре, отправили в Первый Шиол, где почти сразу возвели в ранг «розовой туники» и присвоили номер семь. Наверное, Рантаны до сих пор кличут старину Джекса Седьмым.

– Нет, они называют тебя архипредателем.

Джексон цокнул языком:

– Вот юмористы. Кто бы мог подумать.

При воспоминании о шрамах на спине Стража, причинявших ему нестерпимую боль, моя ненависть к собеседнику только усилилась.

– Покажи мне, – потребовала я. – Покажи свою метку.

Брови Джекса поползли вверх.

– Зачем?

– Убедиться, что это не очередная уловка Вэнс.

– О, даже ее фантазии не хватило бы на столь удивительное, судьбоносное совпадение. Но ты вправе удовлетворить свое любопытство.

Джексон Холл никогда не упустит случая покрасоваться. С легкой усмешкой он расстегнул жилет, обнажив впалую грудь, чуть приспустил рубашку и повернулся ко мне спиной.

На плече проступали поблекшие, но вполне различимые цифры XVIII-39-7.

– Довольна?

Я медленно кивнула. У меня и раньше не было повода сомневаться на его счет, однако клеймо стало последним, нерушимым доказательством.

– Тяготы пребывания в колонии меркли на фоне плодов познания. – Джексон не спеша застегивал пуговицы. – Нашира лишь упрочила мои догадки относительно семи каст и щедро делилась новыми знаниями – о способностях рефаитов, о моем собственном даре. Все мое двадцатисемилетнее естество влюбилось в недюжинный интеллект этой невероятной женщины, в ее глубинное понимание эфира, стремление постичь все его тайны. Признаться, никогда не мог устоять перед знаниями.

– Вы прямо сладкая парочка.

Джексон ухмыльнулся.

– Скорее, родственные души. До «алой туники» я дослужился, ни разу не столкнувшись с эмимом, – продолжал он, прихлебывая кофе. – Неделю спустя меня назначили надсмотрщиком, и жизнь заиграла яркими красками.

– Ты предал Рантанов ради куска хлеба с маслом?

– Нет, я предал их, чтобы выжить, – огрызнулся Джекс. – В колонии назревал бунт. У меня было два пути – помочь Арктуру Мезартиму или донести наследной правительнице о его планах. Из них двоих защитить меня могла только Нашира. – Он поставил чашку на блюдце. – Наивность – непростительный порок для бессмертных, а Арктур Мезартим всегда отличался потрясающей наивностью во всем, что касалось человеческой натуры.

– К моему появлению в колонии он избавился от этого недостатка.

– Ты просто очаровала его, втерлась в доверие. Повторюсь, наивным он был, наивным и остался. Представляю, как бедняга огорчился, узнав, кто ты есть на самом деле – преемница его заклятого врага.

– Не льсти себе, Джекс. На заклятого врага рефаитов ты не тянешь.