У семьи Ельцина, похоже, было другое мнение на этот счет. После выборов Ельцин позвонил Малашенко и предложил ему пост главы администрации президента. Его кандидатуру предложил Чубайс. К тому времени Чубайса уже совершенно не смущала близость Малашенко к Гусинскому, и он исходил исключительно из эффективности своего протеже. Но Малашенко неожиданно отказался. «Папа уговаривать его не стал, – вспоминала[86]
Татьяна в своем ЖЖ. – Но расстроился. Он отказов не любил».Тогда казалось, что власть – не на Старой площади, а в офисах предпринимателей, добившихся переизбрания Ельцина. «Ощущение того, что мы в Кремль ногой дверь открываем, было очень сильным», – говорил Киселев. По его словам, бывая в кабинете Малашенко, можно было услышать, как ему звонит Татьяна Дьяченко и он что-то отеческим тоном ей объясняет.
Но после переизбрания Ельцина полномочия его администрации оказались минимальными. «У Кремля не было тогда никакой власти, – рассказывает Глеб Павловский. – Любой главный редактор, если ему позвонили из Кремля, мог выматерить звонившего и бросить трубку. Кто такой Кремль? Да никто. Слабая структура. Денег там уже не было никаких. Бюджеты были у Госдумы, у правительства, у губернаторов. У Кремля денег не было, он их не распределял». Ту администрацию возглавил Чубайс. Чаще стал появляться в Кремле и Юмашев – уже не как писатель, а как советник президента.
За несколько дней до второго тура над страной нависла другая угроза – угроза смерти Ельцина. У президента произошел тяжелый инфаркт. «Это случилось 26 июня, – вспоминал сам Ельцин в книге «Президентский марафон». – Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряженный, тяжелый. Я прошел по холлу несколько шагов. Сел в кресло. И вдруг – странное очень чувство – как будто тебя взяли под мышки и понесли. Кто-то большой, сильный. Боли еще не было, был вот этот потусторонний страх… И тут же врезала боль. Огромная, сильнейшая боль».
Последующие несколько месяцев политика была крепко связана с медициной. Терапевтические меры потребовались и образу президента. Советником по имиджу стала Татьяна, непосредственно работавшая с отцом. Юмашев, тоже в ранге советника, курировал взаимодействие со СМИ и был в этом вопросе правой рукой главы кремлевской администрации – Чубайса.
Кремлю нужно было заполнять информационный вакуум, связанный с болезнью Ельцина. Для этого Чубайс с Юмашевым придумали регулярные встречи с журналистами. Теперь их стали гораздо чаще звать на Старую площадь на разговоры «не под запись». Чубайс выдавал позицию Кремля по информационной повестке. Журналисты задавали вопросы. По сути, Чубайс и Юмашев пытались сохранить тот настрой на совместную работу журналистов с властью, который возник во время предвыборной кампании. «Мы хотели эту мобилизацию сохранить, конечно. Хотя командовать я уже не мог», – поясняет Чубайс.
Глава администрации вводил журналистов в курс дела: «Ребята, на этой неделе у нас будут переговоры с канцлером Германии Колем. Вот что он хочет, а вот что мы хотим, вот что мы готовы разменивать, дальше используйте как хотите». Претензии, впрочем, возникали и к таким методам работы. При воспоминании об этом Чубайс взрывается: «Веник[87]
недавно заявил, что Чубайс начал авторитарную традицию сбора по средам или по четвергам ведущих журналистов, редакторов ведущих СМИ и т. д. Я всё хочу ему морду набить за это. Мол, он мне сразу сказал, что это нарушение свободы, я туда не ходил и ходить не буду. Не помню, возможно, это и правда, что не ходил. Но главный-то вопрос не в этом. Главный вопрос: Веник-то не ходил, и что? Тебя уволили с работы, по голове тебе дали? Веник живой, у Веника до сих пор все нормально, в порядке».Совещания не проходили в установочном режиме «как писать» или «шаг вправо, шаг влево – отключим газ». «Никакого управления прессой там быть не могло», – твердит Чубайс. В полной мере этого не было и в начале первого срока Путина, когда администрацией президента рулил Александр Волошин. По-настоящему пропагандистская машина заработала после его ухода. Это при Дмитрии Медведеве, ставшем в 2003 году главой администрации, «совещания по планированию» переросли в прямое инструктирование: что и как надо освещать, и звали на них уже руководителей всех федеральных телеканалов или их информационных служб. Но тогда действительно из Кремля управлять медиа было сложно.