Ходи прямо, хлопец

Иванцов встал, сухой, длинноногий. И лицо у него было длинное, сухое, и светлые волосы казались сухими, сыпучими, сползали на лоб, и он откидывал их двумя пальцами правой руки.

— Так или не так, — сказал он, — перетакивать не будем. Пока что сны твои или эти самые предчувствия в руку: выигрываешь. И неплохо.

— Ваша школа, — ввернул Андрей.

— А что? Сашка Зеленский, легковес, у кого начинал? У Иванцова. Кем стал? Чемпионом студенческих игр. Борька Плескачев у кого тренировался? У Иванцова. Сколько раз чемпионом республики был? Три раза! У Михаила Денисенко, чемпиона Европы, кто вчера с явным преимуществом выиграл? Андрей Дугин. Кто его тренирует? Опять же Иванцов…

Иван Филиппович изъяснялся не без торжественности и выглядел празднично: вместо обычного по утрам тренировочного костюма были на нем серая пара, накрахмаленная голубая сорочка и веселенький галстук. Дугин обратил на это внимание и спросил, не отмечает ли тренер какой-нибудь даты сегодня.

— Кое-что есть, — ответил Иванцов, — тридцатипятилетие моего вступления на ринг.

— Юбилей! — воскликнул Андрей.

— Юбилей не юбилей, что-то около него, — заскромничал Иван Филиппович. Он прошелся по комнате — от окна к шифоньеру, от шифоньера к умывальнику. — Было мне тогда четырнадцать лет, заявился я в спортзал при клубе совторгслужащих. К боксерам. Набрался храбрости и попросил перчатки — попробовать. Там и тренера-то не было настоящего, какой-то любитель руководил. Посмеялся, дал мне перчатки и сразу — на ринг. Парень я был худущий, по длинный, занимался немного акробатикой, на турничке работал, бокс видел в американских фильмах… В общем избил меня, я тебе скажу, так, что я под канаты с ринга уползал. Под всеобщий смех, разумеется. Этот парень, что за тренера был, сказал, когда я отдышался: «Вот так мы и занимаемся. Если понравилось, приходи еще». Я пришел: мне, понимаешь ли, понравилось. Не то, разумеется, что морду мне набили. Ринг понравился, пневматическая груша… И злость появилась — на свое бессилие. И на того, кто меня бил. И все казалось, что это я только с первого раза оплошал, а в другой раз сумею и нырять под удар и бить прямо в челюсть — как в кино. Потом, через год, наверное, когда я уже кое в чем разбирался, до меня дошло, что я ничего еще не знаю и ничего не умею и что до настоящего боксера путь труден и далек. Но отступать было поздно.

— И вы каждый год отмечаете этот… юбилей? — спросил Дугин.

— Да нет, никогда я его не отмечал, а вот сегодня вдруг вспомнил. Ты вчера неплохо выиграл, красиво, и подумалось мне, Андрюша, что не зря тридцать пять лет назад Иван Иванцов перчатки надел… Захотелось принарядиться, в зеркало на себя полюбоваться… Скажешь, старею? Наверное, так оно и есть. Стареем, никуда не денешься….

Он был еще совсем не стар, этот Иванцов, и силен, и вынослив — один тренировал на «лапе» целую группу. Ребята, смотришь, капли с носа роняют, а он сух и свеж как ни в чем не бывало. Но сейчас, когда Иван Филиппович сказал «стареем», Андрей уловил в голосе его не обычную иронию и браваду, а грусть.

— Так давайте вместе пройдемся, — предложил Дугин, — в ресторан заглянем, отметим такое дело.

— Тебе нельзя, у тебя завтра бой.

— Кефиром чокнемся. — Я — кефир, — поправился Андрей, — а вы — чего-нибудь покрепче.

— Спасибо, — сказал Иван Филиппович, — с тобой — охотно. Только отложим до обеда. Вместе пообедаем, если не возражаешь.

— Пожалуйста, — согласился Дугин.

— А сейчас иди прогуляйся, как собирался. В три встретимся.

2

До трех было еще много времени, и Андрей вышел на улицу, не зная, куда пойдет. Он любил Ленинград и, когда бывал здесь, часами бродил по улицам. На каждом шагу встречались знакомые с детства имена. Дом, где жил Лермонтов. Поэт смотрел через эти окна, входил в это парадное. Как-то не укладывалось в сознании, что Андрей Дугин идет по той же улице, по которой ходил Лермонтов, сворачивает на какую-нибудь Подьяческую, как сворачивал сто лет назад Достоевский. Те же камни, те же подворотни, те же мостики через каналы. Вот здесь Лиза ждала Германа, а в том доме умирал Пушкин. И можно войти в комнату, где он лежал после дуэли…

Над крышами домов летели грязные облака. По календарю уже наступило лето, а было холодно, и зелень в скверах еще не набрала силы. Изредка сквозь облака проглядывало небо, пронзительно-синее, такое летнее, что Дугину вдруг захотелось поехать куда-нибудь за город. На острова? Нет, только не на острова.

Он забрался в попавшийся на глаза автобус и решил: «Сойду у первого же вокзала». Автобус привез его на Витебский, и Андрей сел в электричку.

От вокзала Дугин пошел по березовой аллейке к видневшемуся вдали домику с остроконечной крышей, потом свернул на тропку и зашагал к живописным развалинам, а за ними начинался с синими елями, как в сказке, лес.

Тут было совсем лето; и облака плыли выше, и голубых промоин в них было больше, и зеленело все кругом сочно и ярко. Андрей подобрал на тропке веточку с клейкими листиками, такими свежими и молодыми, что он не удержался и пожевал один.