ХОХО. Целую. Обнимаю

Через пятьсот метров навигатор советует повернуть направо, и мы съезжаем с главной дороги, углубляясь в паутину узких улочек с небольшими многоквартирными домами. Машина останавливается перед старым зданием с бакалейным магазинчиком на первом этаже, прямо напротив цветочной лавки и крошечного кафе. Мама расплачивается, и мы оставляем большую часть багажа на улице, взяв с собой только мою виолончель и пару сумок.

Мама молчит, что довольно странно, учитывая, как оживленно она болтала с водителем. Позвонив в дверь, она складывает руки на груди и нервно стискивает локти ладонями. Мама не видела бабушку с тех пор, как приезжала в Сеул на свадьбу почти семь лет назад вместе с отцом.

Дверь открывается.

Не знаю, чего я ожидала от встречи с бабушкой на самом деле. Бабушка и дедушка по папиной линии очень похожи на него — они милые и веселые, к тому же не прочь выпить чего покрепче.

У мамы были напряженные отношения с ее матерью, но я считала, будто дело в большом расстоянии и в маминой, э-э-э, личности: она проявляет эмоции только в случаях, когда что-то идет нам на пользу. Лишь рядом с отцом она вела себя иначе.

Если бы меня спросили, какой я представляла бабушку, я бы описала кого-то, похожего на маму, — властную, внушительную и исключительно рациональную женщину.

— Суджон-а! — восклицает бабушка, обращаясь к маме по ее корейскому имени, и заключает в объятия, заставляя напряженно застыть. Она такая маленькая, что ей приходится стоять на носочках прямо в домашних тапочках.

Бабушка выглядит милейшим человеком на свете.

— Заходите-заходите! — подгоняет она нас, отпихивая ногой обувь, которая стройными рядами стоит у порога.

— А ты, должно быть, Дженни. — Бабушка хватает меня за руки. Ладони у нее теплые и мягкие. — Ты такая красавица!

Меня захлестывает волной тепла, потому что еще никто мне такого не говорил, а ее слова звучат искренне.

— Сколько тебе лет?

— Мне семнадцать.

— Омма[22], — обращается к ней мама, — наши вещи все еще снаружи.

— Я позвоню хозяину дома, он живет этажом ниже. Он все принесет, — заверяет бабушка и добавляет, обращаясь ко мне: — Он всегда помогает мне с продуктами.

Для бабушки она выглядит молодо, но это логично: когда я родилась, мама тоже была совсем юной. У бабушки короткие волосы с перманентной завивкой, в которых пробиваются седые пряди, и доброе, жизнерадостное выражение лица. А когда она улыбается, в уголках глаз собираются очаровательные морщинки.

Все это время мы разговариваем по-корейски, поэтому во мне просыпается благодарность маме за то, что не позволила мне бросить занятия родным языком во втором классе.

— Не стоит, омма, — возражает мама, — Дженни сильная.

Она кивает мне, и я выбегаю на улицу, чтобы забрать чемоданы, пока она распаковывает сумку в единственной гостевой спальне. Мне приходится возвращаться четыре раза, но наконец вещи оказываются наверху. К этому времени хальмони накрывает завтрак на маленьком столике в кухне: тосты, намазанные маслом, глазунья и запеченные на гриле ломтики тушенки. Хлеб для тостов, наверно, принесли из пекарни, потому что он толстый и мягкий, яйца пожарены просто идеально, а тушенка соленая и сладковатая. Последний раз я ела еще в самолете, поэтому теперь просто умираю от голода. Я начинаю уплетать завтрак, пока бабушка чистит яблоко и одобрительно кивает, сидя рядом.

Закончив с распаковкой, мама подходит к столику, и я встаю, чтобы она могла сесть, — здесь всего два стула.

— Можно я прогуляюсь и осмотрю окрестности? — спрашиваю я у нее на английском.

Хальмони смотрит на нас, оторвавшись от чистки второго яблока.

— Она разве не собирается разбирать вещи?

— Дженни будет жить не здесь, — объясняет мама. — Академия, в которой она будет учиться, предоставляет общежитие. Дженни переселится туда послезавтра.

— А, — понимающе кивает хальмони, — челлисте.

«Виолончелистка».

Не выпуская из рук нож с яблоком, она поднимает большие пальцы вверх:

— Мосиссо.

«Очень круто».

Она протягивает руку назад, берет листок бумаги и пишет «1103» (код квартиры), а затем вручает мне вместе с несколькими ман-вонами[23] — это примерно то же, что банкноты по десять долларов в США.

Пока я копаюсь в чемодане в поисках своих ботильонов, бабушка обеспокоенно спрашивает маму, разумно ли отпускать меня в город одну.

— Она никогда не была в Сеуле и не знает здесь ничего. А вдруг она потеряется?

— Не волнуйся, омма, — обнадеживает ее мама. — Дженни очень сообразительная и умеет читать и говорить на корейском. К тому же, у нее есть мобильный.

— Ты уверена? — в бабушкином голосе слышится облегчение. — Наверно, она очень самостоятельная, прямо как ты.

Пару секунд мама не отвечает.

— Да, омони[24], — говорит она наконец, — Дженни пришлось рано повзрослеть, как и мне.

Они обмениваются взглядами. Я тихонько пробираюсь к двери: что бы им ни хотелось обсудить, мне этого лучше не слышать.

* * *