Хоккейная эпопея

"Надо, ребята, выиграть у "Крыльев Советов", — попросил высокий гость. — Сможете? "Так точно!" — отреагировал за всех наш тренер. "А какие просьбы есть у команды?" Тарасов выразительно посмотрел на меня. Я встал и изложил просьбу: в команде сыграно несколько свадеб, молодоженам хорошо бы выделить какое-нибудь жилье. "Две квартиры даю сразу, а две других — если станете чемпионами страны", — ответил министр, видимо, готовый к такого рода ходатайствам.

И надо же такому было случиться: как раз в том сезоне мы не справились с "Крылышками", после чего обиженный Гречко два года не навещал нас и не проявлял к нам ни малейшего интереса.

Согласно широко распространенной молве мы, ведущие хоккеисты страны, катались, как сыр в масле, поживали припеваючи, ни в чем не зная отказа. Это далеко не так. А чтобы не быть голословным, приведу факты. За победу в Олимпийском турнире 1972 года в Саппоро каждый из нас получил по 300 долларов. Через четыре года в Инсбруке приз был удвоен. Столько же — 600 долларов — нам вручили за "серебро" Лейк-Плэсида. Теперь каждый знает, что такое доллар и что на него можно купить. Самый большой денежный приз я выиграл в 1976 году, участвуя вместе с Мальцевым и Шалимовым в своеобразном хоккейном шоу неподалеку от Торонто. Я там победил в состязании вратарей, за что полагалось 15 тысяч долларов. Но наши спортивные боссы рассудили по-другому:

полученные от канадцев деньги уплыли неизвестно куда, мне же милостливо дали 399 "зеленых". Мальцев получил на сотню меньше, а Шалимов вообще какие-то гроши. Теперь уже не докопаться, кому скрашивала жизнь заработанная нами валюта.

Вообще, возле хоккея кормилось много всякого народа. Одни держались за поездки. Другие стригли купоны от наших успехов, зная, как ревниво относятся к ним на самом верху. В 74-м в Хельсинки, когда мы проигрывали первый матч чехам, в раздевалку перед заключительным периодом влетел наш посол и устроил команде форменный разнос. Что он только не кричал! "Позорите страну! Я Леониду Ильичу Брежневу сообщу о том, как вы себя ведете". И так далее в том же духе. Конечно, тревожился посол прежде всего за себя, а не за нас. А когда мы в итоге завоевали "золото", тот же человек устроил в посольстве грандиозный прием и с бокалом шампанского услужливо заглядывал в глаза каждому игроку.

Спортивные чиновники за наши победы получали ордена и повышения по службе, а поражения грозили им крупными неприятностями. Могли и вовсе прогнать с выгодной должности, как это порой случалось. За всеми такими "крутыми" решениями всегда стоял ЦК, без него никто и пальцем не смел шевельнуть.

Почему лед соленый? От пота, пролитого в матчах и на тренировках, а случается, и от слез.

В 1978 году, когда в Праге мы вернули себе титул чемпионов мира, на нашей скамейке, не стыдясь, плакал Виктор Васильевич Тихонов.

Не скрою, мы вначале настороженно отнеслись к новому тренеру ЦСКА и сборной. Мало ли их было… Маститых, титулованных… А этот откуда-то с периферии, из Риги. Но очень скоро мы поняли: Тихонов пришел надолго. Это настоящий фанатик хоккея, человек, который 24 часа в сутки живет любимым делом.

Став наставником ЦСКА, Тихонов не стал рубить с плеча, перестраивать на свой лад весь учебно-тренировочный процесс, ломать проверенные игровые концепции. Все лучшее, фундаментальное было сохранено, хотя в чем-то и тренировки команды, и ее стратегия стали другими,

Насколько он болеет хоккеем, как восприимчив к успехам и неудачам, можно было понять, понаблюдав за тренером во время матча. Обнаженный нерв. И как только его хватает до конца игры… Однажды, когда на турнире "Известий" мы со счетом 3:8 уступили чехословацким хоккеистам, у Виктора Васильевича случился сердечный приступ — так глубоко ранила его эта неудача. Я в тот вечер старался не попадаться на глаза тренеру. Было неловко, стыдно. Но он сам нашел меня. Чтобы… успокоить:

— Ничего, Владик, мы еще докажем, кто сильнее. Случай доказать, кто сильнее, представился скоро — на чемпионате мира 1978 года в Праге.

Начали мы его не очень хорошо: победы в матчах с явными аутсайдерами давались почему-то с большим трудом. Я пропускал много шайб.

— Все в порядке, Владик, — успокаивал Тихонов. — Сколько ты сейчас пропустишь — неважно. Главное, чтобы к решающим матчам ты нашел свою игру.

Мешало волнение. Рожденное ответственностью, оно представлялось от игрока к игроку и сковывало команду.

Я не обижался на защитников. Что толку таить обиды? Ребята и сами переживали не меньше моего. "Лучше подумай, как сыграть надежнее", — сказал я сам себе. Попросил Тихонова дать упражнения на добивание шайбы. Тренер бросал, Михайлов добивал — он большой специалист по этой части.

Мне надо было поймать свою игру. Иначе говоря — обрести то внутреннее состояние, которое много лет верно служило мне. Ничего сверхъестественного, просто поймать, найти, ухватить свою обычную игру — ту, к которой я привык "с пеленок" и к которой — это, может быть, самое главное — привыкла команда, уверенная в надежности тылов…