Холера в России. Воспоминания очевидца

«Проезжая из Федоровки мимо одного из поселков Федоровской же волости, верстах в 45 от Екатеринодара, священник ст. Абинской, архитектор Ф. и старшина той же волости г. Трипалитов заметили пожар – горел хлеб вблизи поселка. Они остановились, и старшина отправился на место пожара, а священник с архитектором Филипповым последовали за ним в некотором отдалении. Пройдя некоторое расстояние, они услышали крик и заметили, – дело происходило в 10 час. вечера, – двигавшуюся по направлению к ним толпу. Быстро подойдя к ним, поселяне остановили их и спросили: не врачи ли они? Г. Филиппов назвал себя, священник также, но толпа, очевидно, не поверила им, заподозрила, что священник – переодетый врач, и немедленно окружила каждого из них в отдельности и принялась истязать г. Филиппова. Поселяне связали ему руки, один из парней бросил в него дубиной, другой ударил поленом в голову. Вообще, неизвестно, чем это могло бы кончиться, если бы случайно подоспевший священник станицы Абинской и их же благочинный не усовестил буянов, и они развязали руки г. Филиппову. С большим трудом, преследуемые (все-таки?) выстрелами, добрались пешком священник с г. Филипповым до переправы на ст. Марьинскую. Здесь г. Филиппов встретил своего извозчика, на котором прискакал к парому подрядчик по постройке дамб по левую сторону Кубани, которого также преследовали верховые поселяне, и он спрятался в доме паромщицы. Храбрая женщина встретила выстрелами из револьвера непрошенных гостей, добиравшихся до подрядчика. Испытав в этом неудачу, поселяне хотели бросить в воду извозчика, но подоспевший с г. Филипповым священник вырвали его из рук буянов, перешли на паром и очутились в безопасном месте. Оттуда они направились в ст. Марьинскую и на другой день прибыли в Екатеринодар».

V

Слухи самые нелепые, толки самые оскорбительные для нашего «национального самолюбия» носились тучами. Главным образом неслись они с низовьев Волги, от Каспийского моря и Астрахани. Казалось, перед заразой, впереди ее, ветер гнал эту тучу нелепых толков, которые затем разлетались, жужжа над всею Русью, как ядовитые мухи.

Борьба с этими слухами, с «превратными толкованиями, злонамеренно распускаемыми в народе», как у нас принято выражаться по традиции, составляет характернейшую страничку данной минуты. Остановимся на некоторых приемах борьбы с ними в эти тревожные месяцы. И прежде всего нам приходится обратиться к Нижегородскому краю.

Нижегородскому краю в этом году повезло хоть в одном отношении: как продовольственная, так и противохолерная деятельность в Нижнем сказалась чрезвычайно выпукло и ярко. Можно сказать много и за, и против практиковавшихся в Нижнем Новгороде приемов, но мимо Нижнего наблюдателю пройти трудно. Все, что только намечается и робко проглядывает на свет в нашей довольно-таки беспорядочной современности, здесь с резкою последовательностью досказано до конца и освещается широко применяемою гласностью.

Поэтому и мы остановимся прежде всего на мерах борьбы с превратными толками, практиковавшихся в Нижнем.

Еще в самом начале эпидемий (11 июля) в местной газете («Волгарь») были напечатаны два приказа генерала Баранова. В первом говорилось, между прочим: «Если, Боже упаси, где-нибудь, пользуясь глупостью и легковерием темных людей, кому-нибудь удастся нарушить порядок, я восстановлю его находящеюся в моем распоряжении военною силой, зачинщиков и подстрекателей повешу немедленно на месте, а участники жестоко, на глазах у всех, будут наказаны. Знающие меня поверят, что я исполню обещание». Приказ этот получает особенное освещение от прибавления к нему в том же номере другого: «Сегодня ночью на приемном пункте Сибирской пристани, в легкий дощатый барак, служащий местом отдыха монахинь… брошен большой камень. Удар был так силен, что одна из досок сорвана с гвоздей и вылетела оконная рама. Бездельник, пользуясь темнотой ночи, успел скрыться в кустах Баранцева озера. Я рад этому, потому что до отдачи вышепомещенного предостережения я несколько затруднен (!) был бы повешением негодяя на месте преступления и пришлось бы применить к нему слишком мягкую меру. С завтрашнего же дня я буду считать себя свободным от всякого стеснения».