Свет нижегородской гласности, освещавший во всех подробностях первые фазы этой чисто нижегородской эпопеи, на этом месте меркнет, и мы не знаем точно ее дальнейшего течения. Один из врачей, бывший в Нижнем, передавал нам только, что Китаев явился в барак не один, а в сопровождении семи или десяти человек подозрительных добровольцев, сгоравших таким же самопожертвованием, как и он сам. Их не приняли; явилось подозрение, что это как раз те самые «семь человек, таких как он», которые ему были нужны раньше для уничтожения холеры… К сожалению, опыт не ограничился Китаевым. 12 июля в холерный барак был препровожден мещанин города Балахны Лукьянычев, говоривший «в присутствии многих лиц многие бессмысленные выдумки о порядках в холерных госпиталях и об обращении там с больными». Дальнейшая история этого невольного санитара менее известна. Приказ о нем напечатан 12 июля, о сроке выхода его ничего нигде не говорилось, а так как в местных газетах («Волгарь» № 179) упомянуто в числе умерших имя и отчество Лукьянычева (Федор Тимофеев), без указания места приписки, звания и фамилии, то по городу и на ярмарке носились слухи, что этот невольный санитар действительно «в административном порядке» умер. Мы желали бы, чтобы это оказалось ошибкой, и упоминаем об этом отчасти для того, чтобы вызвать точное опровержение или подтверждение этого слуха… Невозможного в нем, однако, нет ничего.
В других случаях к этой форме наказания в Нижнем, сколько можем судить из местных газет, уже не прибегали, довольствуясь действительно «жестокими», как говорится в приказе, наказаниями (100 и 150 ударов розог), в той же мере не предусмотренными ни общими законами, ни действующим в Нижнем Новгороде «положением об усиленной охране»46
.Нельзя не обратить внимания на одну сторону этого явления: совершенно естественно, что оно вызывает подражание и, прежде всего, в подчиненных. В газете «Волгарь» (№ 169) мы уже без особенного удивления читаем следующее: «13 июля в Наклово прибыл вновь назначенный исправник г. Ржевский, немедленно обративший всю свою энергию на подготовительные меры против холеры, последствий которой можно опасаться только именно здесь». Далее корреспондент, с восторгом несколько наивным, рассказывает о том, как г-ном Ржевским «ночью были собраны земский начальник, волостной старшина и другие», как по селу Павлову был расклеен «приказ» (опять толки), как «в унывающее население г-н исправник вдохнул новые силы», как, наконец, он сам для ободрения больных лично «принимал сильнодействующие средства (каломель)». Все это, конечно, очень похвально, жаль только, что корреспонденция заканчивается следующими двумя «анекдотами»: у одного торговца хлебом были найдены два пирога с тухлою начинкой. Торговец был посажен в кутузку до тех пор, пока не съест сам оба пирога; он съел их и был освобожден, убедившись в необходимости печь пироги со свежею начинкой. Одного волостного писаря, неправильно уведомившего о холере, когда была естественная (?) смерть, г-н исправник повел в бараки показывать холеру (?!), но по его особой трусости отпустил его с дороги».
Мы тщательно просмотрели дальнейшие номера нижегородской газеты в слабой, правда, надежде найти опровержение хоть этого сообщения. Опровержения не было.
Как видите, тут не заметно уже ни капли остроумия – заставлять в холерное время есть пироги с тухлою начинкой или читать клинические лекции писарям! Зато слишком заметно плохое подражание Нижнему. Что же, однако, будет, если горбатовские урядники станут подражать господину горбатовскому исправнику и вместо указаний закона примут в руководство исключительно наличные запасы собственного остроумия? Не слишком ли уж юмористична станет наша бедная провинциальная жизнь?
К этим, быть может, слишком даже ярким эпизодам остается прибавить немного: отдача в невольные санитары нашла отклик в далекой Сибири. «Четверо лечивших холерных больных обложением мокрыми тряпками и нагрубивших участковому врачу, – пишут „Сибирскому вестнику“ из Омска, – отданы, по распоряжению губернатора, служителями в холерную больницу, а мещанин (изъятый по закону от телесного наказания, заметим от себя) Франц Домбровский за оскорбление врача и ложные толки схвачен полицией и высечен розгами, о чем в назидание (?!) объявлено по городу расклеенными афишами» («Сибирский Вестник», № 100).