Холера в России. Воспоминания очевидца

Наш народ во многих отношениях живет прошлым. Вспомним еще раз описанные выше волшебные церемонии, почти одинаковые у ингушей, у духоборцев, у жителей нижегородской деревни Кузнечихи, в станицах Кубани и у чуваш. Как приходит народ к необходимости спускаться в подземелья, зажигать огни, бродить с факелами вокруг деревень в глухую полночь? Думаете ли вы, что это нечто постоянно присущее нашему народу, что любой житель деревни вперед мог бы сказать, что именно они будут делать в этом случае? Без сомнения, нет. Не нужно особенной силы воображения, чтобы представить себе ясно, как возникают в деревнях эти однообразные приемы. Растерянная, испуганная толпа ищет средства борьбы ощупью, и, отчужденная, недоверчивая к «господам» с их непонятною и не менее для народа «волшебною» наукой, обращается к какой-нибудь удрученной годами древней Макриде или престарелому начетчику, хранителям наивной премудрости предков. И вот в старом уме начинают шевелиться древние воспоминания. Холера, чума бывают не часто. Древние старцы еще, быть может, несмысленными юношами или детьми присутствовали при том, как их отцы прибегали к своим Макридам. И встает в дряхлом уме полузабытая картина, с глухою ночью, огнями, освещавшими белые фигуры, с сохою, которою вели борозду, с какими-то выдохшимися обрывками языческого обряда и давно брошенной языческой молитвы… И то, что умерло тысячу лет назад, оживает, как привидение, в минуту народной невзгоды.

Но если так живучи эти тысячелетние воспоминания, то воспоминания более близкие о больницах блаженной памяти «приказов общественного призрения», о приемах дореформенной медицины, конечно, еще свежи и живы, как новорожденные младенцы. Кто, положа руку на сердце, скажет, что боязнь больницы, столь сильная в простом русском человеке, не имеет самого реального основания в недавнем еще прошлом? И если бы кто сказал это, то нам так легко привести признание врачей о том, что еще лет десять назад в некоторых даже столичных больницах всякая болезнь с неизбежностью закона переходила непременно в тиф⁴⁹.

Мы читаем газеты, мы знали сразу, с самого начала, какие именно меры приняты на случай холеры, как устраиваются бараки, сколько куда назначено врачей, фельдшеров и студентов. Но от народа, не читающего газет и не знающего современного положения этого дела, – на каком основании можем мы требовать, чтобы он отрешился от традиционного взгляда и, расставаясь с домом, с родными, с уходом родной и любящей руки, шел умирать в неизвестное место, над которым тяготеют воспоминания, совершенно реальные для недавних времен?

И вдобавок, как ни тяжела болезнь, как ни страшна «мотуха» (народное название холеры), русский человек, право, не так уж боится смерти. Но он придает огромное значение самому процессу смерти. Ему нужно, чтоб она совершалась с торжественностью, соответствующею важности момента, ему нужно, чтоб его отпели, проводили, попрощались с ним перед могилой. Только тогда он чувствует, что умирает как человек, как умирали его отцы и деды, а не «дохнет», как бессловесное животное. Только в этих условиях он чувствует себя готовым в безвестный путь и отправляется в него с тем стоическим спокойствием, которое отметили наши лучшие писатели.

В городе Майкопе возникло следующее очень характерное пререкание между городским головой и духовенством: «Городской голова города Майкопа, – пишут в „Церковном вестнике“, – обратился к местному протоиерею отцу Соколову с просьбой, чтобы он, как благочинный, запретил подведомому духовенству напутствовать больных и хоронить умерших от холеры, мотивируя свое ходатайство тем обстоятельством, что этим своим действием духовенство будто бы само развивает и распространяет холеру в городе. Голова телеграфировал об этом в Ставрополь к епископу Евгению, который ответил, что голова не вправе предъявлять таких требований. Голова прислал в консисторию официальную бумагу с представлением при ней протокола заседания городской думы, на каковом заседании и было постановлено, чтобы воспретить духовенству напутствование больных и погребение умерших».

Газета «Волынь» (№ 167), из которой мы цитируем этот факт, называет его «поразительно диким и очень скверным», заподозревая как будто религиозные чувства майкопского муниципалитета. Мы, с своей стороны, уверены, что тут не может быть и речи о чем-либо подобном. Тут только с полною последовательностью сказалась суеверная боязнь перед холерой: все должно уступить перед «изоляцией и дезинфекцией».