Холера в России. Воспоминания очевидца

Не хуже законодательствовал и петербургский губернатор, объявлявший, что «при получении известий от частного пристава о каждом сомнительном больном попечитель отправляется сам для освидетельствования больного, оказания ему пособия и чтоб собрать все нужные сведения о том доме, где больной оказался, дабы все меры к ограждению дома были приняты».

«Раз, проходя по Моховой улице, – вспоминал очевидец, – я увидел, что трехэтажный дом, находящийся наискось церкви Симеония, был заперт и оцеплен полицией; у ворот стояли два будочника, а третий ходил под окнами по тротуару. Жители, в страхе и отчаянии, высунувшись из отворенных окон всех этажей, что-то кричали. Лица, проходящие мимо этого дома, бежали, затыкая платками носы, или нюхали уксус. Я думал, что явится попечитель или частный пристав, или квартальный и распорядится, чтобы больной был удален в больницу, а здоровые были выпущены. Но время шло, а никто не являлся. К счастью жителей, на дворе жил слесарь, который, собрав своих рабочих, сбил калитку с петель. В одну минуту у окон никого не было: все ринулись вон из дома и разбежались по всем направлениям. Полиция вмиг исчезла…»

Все такие и им подобные правительственные мероприятия, само собой разумеется, вызывали в населении острое возмущение. «Сама администрация сеяла зародыши будущих смут и неудовольствий народных, – говорит современник, – и явно вселяла недоверие к своим распоряжениям, которым в 1831 году уже никто не верил».

В самом деле, мудрено было не только что верить, но и вообще относиться к этим распоряжениям сколько-нибудь серьезно. Есть поговорка, что от великого до смешного – один шаг. Министерство внутренних дел, в хлопотах по борьбе с эпидемией, напечатало «Краткое наставление к распознанию признаков холеры; предохранения от оной и средств при первоначальном ее лечении». В этом поистине замечательном произведении встречались перлы, подобные запрещению «после сна выходить на воздух», или же «предаваться гневу, страху, утомлению, унынию и беспокойству духа».

Но наряду с подобными совершенно анекдотическими правилами имелись и иные, напр.:

1) запрещается пить воду нечистую, пиво и квас молодой…

2) запрещается жить в жилищах тесных, нечистых и сырых и т. п.

Министерство ограничивалось запрещениями, не указывая, каким образом неимущее население, при отсутствии водопроводов, может получать чистую воду, или из грязных и густонаселенных подвалов переместиться в просторные, светлые помещения.

Этот случайный пример изобличает ярко выраженную классовую акцентировку административных забот, что в свое время не могло не быть учтено «чернью», которая в конечном итоге оказывалась брошенной на произвол судьбы.

Таковы были «профилактические меры» по борьбе с холерой. Наряду с ними правительство по-своему боролось и с эпидемией как с фактом, нисколько, как кажется, не считаясь при этом с только что упомянутыми министерскими «наставлениями». Наспех организуя больницы, администрация не задумывалась об их местоположении и вообще о реальных условиях. Так, в самом Петербурге центральная холерная больница устроена была в грязном, тесном и смрадном переулке на Сенной площади.

Врачей не хватало, а тем более опытных, сколько-нибудь знакомых с холерой. Орудовали по преимуществу цирюльники, в том блаженном убеждении, что наиболее действенным средством против холеры является основательное кровопускание. Отправление больных в больницы возложено было на нижних полицейских чинов, из чего родился жесточайший произвол, стоивший жизней многим сотням людей.

«Больничные кареты, – вспоминает очевидец, – разъезжали по городу, и в них забирали заболевших на улицах и в домах. Чтобы попасть в подобную карету простолюдину, достаточно было быть под хмельком или присесть у ворот, у забора, на тумбу. Не слушая никаких объяснений, полицейские его схватывали, вталкивали в карету и везли в больницу, где несчастного ожидала зараза – если он был здоров, и почти неизбежная смерть – если был болен. Умирали в больницах вследствие чрезмерного старания и совершенного неумения докторов. С ожесточением вступая в борьбу с холерой в лице больных, невежественные врачи были к ним безжалостны. Мушки, горчичники, микстуры, горячие ванны, наконец кровопускания – вся эта масса средств рушилась на несчастных больных целой лавиной и, разумеется, всего чаще их отправляла в могилу.

Фурманщики, забиравшие больных из домов, бывали к ним еще безжалостнее, нежели к прохожим на улицах. Последним еще удавалось иногда убегать, откупаться, но к ограждению больных в домах, особенно в артелях, от усердных полицейских даже деньги были бессильны. Боязнь, что „начальство взыщет“, заглушала в них чувства и человеколюбия и корыстолюбия»⁶⁹.

Все это приносило свои убийственные плоды. Официальные цифры заболеваемости и смертности, заведомо приуменьшенные, тем не менее красноречивее всяких рассуждений.

На 12 ноября 1830 г. в двенадцати внутренних губерниях показано: