«На днях, – писали в газете „Каспий“, – отпущено (из холерных бараков) около 200 человек. Некоторых из них сопровождают родные. Эти выпуски произвели большую сенсацию в городе и, положительно можно сказать, производят благотворное и успокоительное впечатление на жителей. Простой народ, особенно женщины, при виде их, крестясь, творят молитву, сопровождая любопытным взором выздоровевших, большинство которых – из чернорабочего класса. Так как бывшая на них одежда уничтожена, то в больнице им выданы новые ситцевые рубашки, штаны и фуражки, а на ноги лапти, чем они и обращают общее внимание проходящей по улице публики».
В другой заметке той же газеты говорится:
«Холера ослабла. В воскресенье, в 4 часа дня, на общем городском кладбище было совершено настоятелем Николаевского собора о. Юницким, совместно со всем городским духовенством, общее отпевание умерших от холерной эпидемии. После окончания отпевания родственники и знакомые умерших рассеялись по всему кладбищу, отыскивая родные могилы, на которых вскоре явились цветы. Кладбище опустело только к вечеру»…
От этой картины даже в сухой репортерской передаче веет тихою грустью и нашим русским смирением. Но все же при чтении ее приходит невольная мысль, что с такого отношения к населению, охваченному болезнью и страхом, следовало начать… Тогда, быть может, многое было бы иначе.
Но, к несчастью, навстречу суеверию народа двинулось другое суеверие: излишняя вера в силу «изоляции и дезинфекции», перед которыми должно уступить все. У народа требовали пассивного подчинения и доверия… Но… было ли оно заслужено?
К сожалению, то, что было на «Девяти футах», собрало лишь, как в фокусе, всю неурядицу, царившую во многих местах России, и воистину суеверную панику, охватившую не одно простонародье.
Так, администрация города Симбирска во имя пресловутой «изоляции» объявила этот город абсолютно отделенным от остальной России. Здесь вас просто спрашивали на пристанях – откуда вы следуете, и изгоняли без дальней церемонии, без всякой даже изоляции и карантинов, находя, что это гораздо проще. Допускали только своих, из недальних мест. В это время один купец получил известье, что его жена заболела холерой именно в Симбирске. Муж, конечно, тотчас же едет туда, но с пристани его обращают вспять, не принимая никаких резонов… Он, впрочем, догадался доехать на пароходе до Тетюш и оттуда сухим путем проехал беспрепятственно. Через неделю после этого мудрого приказа приезд в Симбирск с Волги совсем прекратился. Здоровые и больные ехали через Тетюши, а оттуда «на долгих» подъезжали к тому же Симбирску, развозя возможную заразу по уезду…
Вот еще беглые заметки из других мест. В Самарской губернии сильно развилась эпидемия благодаря халатности земской управы… «Не было ни врачей, – писал корреспондент „Русской жизни“, – ни фельдшеров, ни фельдшериц, не было даже студентов-медиков и не было запасено достаточно дезинфекционных средств…» «По деревням были разосланы санитары, подбор которых был крайне неудачен: многие были взяты прямо из трущобного мира…»
В Баку «во время самой эпидемии против многих уволенных уже санитаров и других служащих возбуждены уголовные преследования за утайку денег, отобранных этими деятелями у больных холерою» («Каспий», № 193).
В Коканде построили заблаговременно бараки, но… когда холерных больных стали свозить со всех концов (и, наверное, принудительно?), в бараках не оказалось ни коек, ни прислуги. Лекарств в городе тоже очень мало» («Окраина», № 93).
В Саратовской губернии между врачами Аткарского уезда возникла полемика, «тайный смысл которой, – по словам одного из врачей, – знает весь город, в особенности те, кому приходилось лежать в городском холерном бараке». По меткой характеристике г-на аткарского исправника – «если положить пять человек холерных, то они будут друг другу бл… в лицо» («Сарат. Дневник», № 182).
И народ должен был с доверием отдавать своих отцов, жен, детей в такие бараки, он был обязан доверять их жизнь даже таким санитарам…
И за отсутствие этого доверия, после «картин дантова ада» на Девяти футах, его судили не одни только официальные суды, а еще и суд «общественного мнения».
«Они так недавно еще носились по улицам, как демоны разрушения, уничтожая все на своем пути, бесчинствуя и наводя на нас ужас. Теперь они сидят по тюрьмам и ждут праведного возмездия… Пойдем же спокойно в оперу, хотя, правда, поют в ней довольно скверно».
Это буквальная выдержка из одной приволжской газеты послехолерного времени. Увы, даже в газете «Каспий», оказавшей много услуг гласности разоблачением – правда, не бакинских, а только астраханских порядков, – писали уже 19 августа:
«На днях в клубе состоялся экспромтом танцевальный вечер, на котором было очень весело, и всех заинтересовала какая-то приезжая красавица. Эту красавицу, как я слышал, выписали из T., вследствие нефтяного кризиса, на компанейских началах. Хорошо бы, если бы хоть на этих началах выписать еще каких-нибудь дам, а то по саду бегают, подбирая хвосты, какие-то куропатки»67
.