Холера в России. Воспоминания очевидца

Видимым поводом к возмущению послужил известный уже нам слух о том, что господа отравляют колодцы. Через несколько дней после появления холеры мятежная толпа явилась к городской думе, требуя для объяснений городского голову, купца Байкова. Но Байков предпочел укрыться на окраине города, в доме родственников жены, где и скрывался до самого окончания бунта⁷³.

Тогда мятежники захватили губернатора Миронова и, ведя его посреди себя, отправились к больнице. Тамбовский полицеймейстер, полковник Модерах, распорядился во всех церквах бить в набат, после чего исчез неведомо куда, так что и его во все время мятежа не удалось сыскать. Это последнее было, с его стороны, по крайней мере весьма предусмотрительно, ибо полицеймейстер пользовался особенной ненавистью мятежников, не скрывавших своих намерений истребить его.

Тревожный набат возымел обратное действие тому, на которое рассчитывал расторопный полицеймейстер. Он привлек на улицы всех тех, кто еще не знал о начале бунта. В несколько минут мятежная толпа возросла до пяти тысяч человек.

Разгромив больницу, толпа двинулась обратно в город, продолжая тащить за собой обезумевшего от страха губернатора. На мосту конным жандармам благодаря тесноте удалось отбить злосчастного «отца губернии».

Город перешел во власть мятежников. Полиция перепугалась насмерть и совершенно очистила поле действий. Замечательно, что даже не грешивший особой дальновидностью губернатор, несмотря на пережитые страхи, отлично понимал истинный смысл событий и в донесении государю от 20 ноября писал, что «в беззаконных и богопротивных действиях» тамбовских мятежников он усматривает «не одно простое неудовольствие на меры, предпринимаемые против холеры», но подозревает гораздо важнейшие намерения злых людей, которые действуют скрытым образом на народное возмущение.

На следующий день мятежники снова собрались к городской думе. Губернские власти решили прежде всего испытать «пастырское» внушение, а если оно не подействует – прибегнуть к средству более надежному и испытанному – к свинцу. Архиерей сбежал на площадь, занятую бунтовщиками. Оглядев волнующееся море голов, он не решился выйти, а, приоткрыв дверцу кареты, стал уговаривать мятежников разойтись. Из толпы послышалось:

– Не разойдемся. Холеру эту придумали господа: они нас отравляют! Почему из господ никто не умирает, а простой народ мрет сотнями?

– Холера ниспослана от Господа Бога в наказание за грехи наши… – начал было уже неуверенно архиерей, но откровенно агрессивные намерения мятежников пресекли его «красноречие».

Кучер ударил по лошадям, и карета укатила на монастырское подворье. Крест должен был уступить место мечу. Но тут случилось нечто совсем непредвиденное и крайне угрожающее. Дело в том что в тамбовском батальоне внутренней стражи числилось 300 человек, частью из тамбовских же мещан, преимущественно из государственных крестьян подгородных выселков, поступавших по набору в рекруты. Начальник 5-го округа корпуса внутренней стражи, генерал-майор Зайцев, характеризовал их как «неблагонадежных».

Эта аттестация блестяще оправдалась, когда Зайцев, увидев из окна губернаторского дома поспешную ретираду архиерея, скомандовал солдатам заряжать ружья боевыми патронами. Из рядов ему уверенно ответили:

– Ружья-то мы зарядим, ваше превосходительство; но в своих стрелять не будем.

А с левого фланга, из четвертой роты, раздался явственный голос:

– Первые-то пули мы пустим вон туда – в губернаторские окна!

Ошеломленный генерал-майор обозвал солдат изменниками и исчез в дверях губернаторского дома. Через несколько минут он появился уже снова, вместе с губернатором.

– Воины его императорского величества, – вещал губернатор, – согласно присяге вы должны защищать начальство, а вы – что?.. стрелять в него хотите?

Никакого эффекта не последовало. Зайцев пошел на компромисс. Он стал уговаривать солдат зарядить ружья хотя бы только для острастки, чтобы народ разошелся. Несколько старослужащих солдат щелкнули затворами. По приказанию генерал-майора конные жандармы въехали в толпу, предупреждая, что сейчас будут стрелять.

– Кто не бунтует, – отходи прочь! – кричали они. Немногие, привлеченные на площадь пустым любопытством, поспешили убраться.

Огромная масса мятежников не трогалась с места, как бы выжидая чего-то и стойко перенося голод и резкий, холодный ветер. Так они оставались неподвижно друг против друга, эти две силы, однородные по составу, между которыми правительство упорно сеяло антагонизм, но которые теперь всякую минуту готовы были слиться воедино: одна – безоружная, в крестьянских зипунах и тулупах, другая – одетая в царские мундиры, вооруженная ружьями, дула которых властно тянулись к губернаторским окнам.

Морозный ноябрьский день клонился к вечеру. Площадь оделась сумерками. Наступал кульминационный пункт восстания, который должен был решить его участь.