«Было проведено разыскание среди торговцев мылом, и некий городской коробейник, именем Петрушка, показал, что около трех недель назад продал одному прихрамывающему человеку вельми мрачного вида три куска мыла, одинакового с тем, которое было использовано при нападениях на князя Владимира и боярина Андрея. Сказал оный Петрушка также, что после того несколько раз видел вышеозначенного человека и готов его распознать».
– Хорошо бы, – вздохнул Пал Палыч. – Чую, что это как-то связано и с осквернением могилы князя Владимира.
Пал Палыч продолжил чтение:
«Вблизи пятнадцатой версты Белопущенского тракта замечен летающий предмет – ступа, управляемая женщиной с помощью метлы».
– Что за чепуха! – изумился Пал Палыч. – Ягорова же сидит в темнице и до сих пор не бежала, – тут он печально вздохнул, – в отличие от Каширского. Или верно говорят, будто нечисто место пустым не бывает. – И глава приказа стал читать свои любимые сообщения из Боярской Думы:
«Едва началось очередное заседание, боярин Илюхин вскочил с места и потребовал дать объяснения по поводу того, куда Рыжий девал тела убиенных близ его терема князя Владимира и боярина Андрея. Не дождавшись вразумительного ответа вследствие отсутствия в Думе господина Рыжего, боярин Илюхин обвинил в убийствах лично царя Дормидонта и призвал бояр и воевод поднимать стрельцов и народ, дабы идти к царскому терему и вздернуть Государя, Рыжего и Борьку на копья и секиры. Когда председатель повелел в очередной раз вывести боярина Илюхина из Думы за непотребное поведение, то охранники отказались это делать и высказали союзность с Илюхиным и его единоумышленниками».
– Все, это конец, – обреченно прошептал Пал Палыч.
Лишь поздно вечером Дубов смог наконец-то приняться за список со свитка, найденного в гробнице. И, глянув на последнюю строчку, где значилось «Анисиму и Вячеславу за попа – семь золотых задатка», горестно взвыл.
– Что с тобой, Савватей Пахомыч?! – всполошились скоморохи, которые уже готовились отправиться ко сну.
– Дьявол, что мне стоило прочесть эту бумагу чуть раньше! – жестоко корил себя Дубов. – Тогда отец Нифонт остался бы жив. Ах я дурак!..
– Да не убивайся ты так, Пахомыч, – стал успокаивать его Мисаил.
– Скажи, мы чем-нибудь можем тебе помочь? – участливо спросил Антип.
– Можете. – Василий уже преодолел приступ отчаяния и был как никогда деловит и собран. – Устройте мне встречу с вашей подругой, с Ефросинией Гавриловной. И как можно скорее.
– Нет ничего проще! – Скоморохи выскочили из горницы, а уже через несколько минут возвратились вместе с хозяйкой постоялого двора. Она выглядела встревоженной, но уже не жестикулировала, как незадолго до того в комнате покойного.
– Скажите, почтеннейшая Ефросиния Гавриловна, – приступил к расспросам Василий, – то, что случилось с отцом Нифонтом – это и вправду несчастный случай?
– Да как вам сказать, Савватей Пахомыч, – чуть замялась хозяйка. -Слава богу, господин пристав именно так и считает.
– А вы считаете иначе? – многозначительно понизил голос Василий.
– Ну право и не знаю, – задумалась хозяйка. – Сколько помню, с этой доски никто еще не падал. Даже в самом горьком подпитии. А отец Нифонт уж на что был тверезый человек.
– Вы не замечали ничего подозрительного? – напрямик спросил Дубов. Ефросиния молчала. – Вы что-то видели?! – чуть не вскричал Василий. -Умоляю вас, ответьте! Это зачтется вам там, на высшем суде. – Последнюю фразу детектив произнес столь вычурно театрально и произвел при этом столь выразительный жест, что Константин Сергеич Станиславский наверняка сказал бы свое знаменитое «Не верю!». Однако Ефросиния Гавриловна не была знакома с теориями великого реформатора театра, и ее старое скоморошье сердце дрогнуло:
– Сегодня тут чуть не весь день околачивался какой-то очень уж противный господин. Я еще заметила, как он разговаривал с отцом Нифонтом, царствие ему небесное.
– Как он выглядел? – спросил Дубов.
– Ну, одет прилично, с тонкими усиками, лицо такое длинное, а волосы как будто чем-то напомажены. Ах да, еще синяк чуть не с полрожи.
«Это он!» – мелькнуло в голове детектива. Приметы совпадали с тем субъектом, с которым его судьба свела позапрошлой ночью на узкой улочке. «А отец Нифонт говорил, что у его племянника было двое друзей, по имени Анисим и Вячеслав. И один из них тоже показался ему очень неприятным типом…» Василий бросил взгляд на листок – последние строчки так и мелькали двумя этими именами.
– Савватей Пахомыч, что с вами? – оторвал его от раздумий голос хозяйки. – Я вам говорю, а вы как будто ничего не слышите.
– Ах, извините, – оторвался Дубов от своих мыслей. – И вы все это сообщили господину приставу?
– Да ну что вы! – замахала руками Ефросиния. – Я еще жить хочу.
– Ну а мне зачем рассказали?
– Сама не знаю, – вздохнула хозяйка. – Хотя нет, знаю – отец Нифонт нынче несколько раз спрашивал вас. Будто бы собирался сказать вам что-то очень важное. Но не дождался и куда-то ушел. А когда вернулся… -Ефросиния снова горестно вздохнула. – Ну, я пойду. Спокойной вам всем ночи.