Когда гости появились в коридоре, Дубов сумел разглядеть их получше: оба среднего роста, с широкими сытыми ряхами и с коротко остриженными волосами, причем одинаково и на голове, и на лице. Только у одного волосы были темными, а у другого – рыжеватыми. На бычьих шеях у обоих болтались одинаковые цепи из дутого золота, с той лишь разницей, что у темноволосого на цепи висел огромный золотой крест, а у его товарища – несколько бубенчиков, также золотых.
– Ну, хозяин, в чем вопрос? – тут же деловито заговорил темноволосый, едва они прошли в комнату. – Выкладывай скорее, время – деньги.
– Нужно проучить одного, – столь же деловито, хотя и несколько неопределенно отвечал Василий.
– Кто таков? – попросил уточнить рыжеволосый.
– Имени не знаю, но в последнее время он часто здесь крутится. Такой из себя… – И Василий весьма толково описал приметы человека, который -теперь детектив уже не сомневался в этом – следил за ним ночью на базаре, а вчера вечером столкнул с доски отца Нифонта.
– А, знаю! – уверенно заявил темноволосый. – Это ж Аниська. То бишь Анисим. Будет сделано.
– А еще у него есть такой приятель, по имени Вячеслав, – осмелел детектив. – Нельзя ли и его тоже того?..
– Знаю и его, – повторил «новый мангазейский». – Сделаем. Деньги гони, хозяин.
Дубов запустил руку себе в карман и извлек оттуда заранее приготовленные десять золотых:
– Надеюсь, хватит?
– Хватит, – мотнул головой рыжеволосый, отчего бубенчики на его цепи жалостно забренчали, и недвусмысленно приставил руку себе к горлу.
– Нет-нет, этого не надо, – пошел Василий на попятный. – Проучите их эдак на шесть, на семь монет. Ну, чтоб неделю из дома не могли выйти.
– Как закажешь, – несколько разочарованно кивнул темноволосый. А его товарищ вынул из кармана замусоленный листок – как чуть позже сообразил Дубов, это был прейскурант предоставляемых услуг.
– Пять монет, – сказал рыжеволосый, поводив по бумажке толстым пальцем, который украшал увесистый перстень с бриллиантом.
– Ну вот и прекрасненько. – Василий протянул пять золотых.
– Когда? – отрывисто справился темноволосый, почесав себя крестом по стриженому затылку.
– Желательно побыстрее, – сказал Дубов. – Лучше бы прямо сегодня.
– Еще одну за срочность, – опять заглянул в «прейскурант» рыжеволосый.
Василий протянул золотой, и гости удалились, громко топоча и скрипя сапожищами.
– Так, одно дело сделано, – детектив удовлетворенно потер руки. -Ба, совсем забыл – мне же пора на завтрак к Миликтрисе Никодимовне! – И Василий, аккуратно заперев комнату отца Нифонта, бросился в свой номер. Ему еще нужно было подобрать в скоморошьем гардеробе наряд, в котором не стыдно было бы показаться на глаза к неизвестному пока работодателю.
Соловей Петрович стоял посреди дороги и бормотал себе под нос:
– Всех зарежу… Всем кровь пущу… – При этом он вжикал свои кухонные ножи один о другой.
Девица в кожаном армяке сплюнула в придорожную пыль:
– Слушай, Петрович, может, хватит скрипеть?
Петрович посмотрел на нее исподлобья.
– Ты меня лучше не трогай, – тихо проговорил он, – я сейчас на все способен. И ежели кого сей миг не пограблю, то за себя не ручаюсь.
И тут очень удачно (смотря для кого, конечно) из-за поворота вылетела богатая карета, запряженная тройкой черных коней. При виде кареты Петрович воспрянул духом.
– Зарежу! – завопил он – Кровь пущу!… – И вихляющимся аллюром припустил навстречу экипажу.
То ли от удивления, то ли еще почему, но кучер резко осадил коней.
– Фто там есть такое? – раздался из кареты раздраженный мужской голос с заморским акцентом.
– Здесь есть я! – гордо выкрикнул Петрович, подскакивая к дверце. -Ща буду резать и убивать!
– Их бин спешить, – снова заскрипел господин из кареты. – Кто там мешать?
И дверца кареты открылась. В ней появился странный человек с длинным лицом и прилизанными черными волосами. Шею его опоясывал белый гофрированный воротник, а на груди блистал и переливался массивный золотой кулон, усыпанный драгоценными камнями. Взгляд Петровича уперся в сокровище.
– Сейчас будем грабить, – мечтательно произнес он. – Ну и, конечно же, убивать.
– А насиловать? – подал голос долговязый злодей.
– И насиловать будем… – как эхо, откликнулся Петрович.
– А штаны потом стирать? – ухмыльнулась дама в армяке.
– И штаны… Кто сказал – штаны? – встрепенулся грозный атаман и поднял глаза чуть выше кулона.
А сверху с жутковатой улыбкой, достойной разве что крокодила, смотрел на него заморский путник.
– Ты кто? – насторожился Петрович.
– Барон фон Херклафф к фашим услугам, херр разбойник, – все так же улыбаясь отвечал тот.
– Петрович, – подал голос длинный, – он тебя обозвал!
– Сам слышу, – огрызнулся Петрович. – Не нравлюсь я ему, поди.
– О найн! – еще пуще расплылся господин. – Найн, я люблю таких маленьких и румяненьких. Их бин хуманист.
– Пора рвать когти, – пробормотала девица, но было поздно: длинная сухая рука вцепилась Петровичу в рубаху.
– Сейчас я буду тебя… как это гофорят? – прошипел заморский гость. – Ах да – ку-у-ушать.
– Что? – вскрикнул Петрович.
– Ням-ням! – уточнил улыбчивый господин.